Итак, она вырвалась на свободу. Теперь только и осталось, что найти дорогу домой, но где он, дом? Кого спросить? Элен секунду постояла, подставив лицо солнцу и переводя дыхание, и тут ее словно осенило.
Как-то на уроке мадемуазель Корбин, показывая глобус, объяснила, что во Франции солнце в полдень всегда на юге.
«Так, а сейчас примерно полдень, — подумала Элен, — и если солнце светит мне в глаза — а так оно и есть, — значит, я стою лицом к югу, и тогда запад от меня справа».
Повернув направо, она медленно пошла по бульвару. Их дом в Пасси, а Пасси — это западный край Парижа. На каждом перекрестке Элен поворачивалась лицом к солнцу и шла по дороге, уходящей направо. Не замечая уханья далекой канонады (а может быть, бравируя), многие горожане вышли на воскресную прогулку вдоль реки, и Элен шла среди них — девочка-служанка, посланная хозяйкой с поручением. Она понимала, что ее грубая приютская форма в этой фешенебельной части города выглядит неуместно и этим может привлекать внимание, поэтому девочка старалась не смотреть на прохожих, чтобы ни с кем не встретиться взглядом.
Через какое-то время Элен почувствовала, что ее силы на исходе. Она с утра ничего не ела, да и завтрак был скудный, но пуще всего донимала жажда. День выдался не по сезону жарким, а Элен уже отшагала несколько миль, но она не хотела ни останавливаться, чтобы передохнуть, ни привлекать к себе внимания, спрашивая дорогу. Ей необходимо было найти авеню Сент-Анн, но чтобы при этом никто ее не запомнил.
Увидев зелень небольшого парка и услышав плеск воды в фонтане, Элен, в отчаянном желании напиться, свернула туда. По парку гуляли люди, и Элен, утолив жажду из фонтана, тоже медленно пошла по аллее и вскоре вышла через ворота на противоположной стороне парка. Тут-то она и показалась — церковь Богоматери Скорбящей. Ее широкие ступени вели к западной двери, над которой высилась квадратная колокольня, увенчанная острым шпилем. В эту церковь Элен и ее родные ходили, живя в Париже. Отсюда Элен легко могла найти путь домой, и это придало ей новые силы.
До сих пор девочка не особо думала, что будет делать, когда доберется до дома, но сейчас, приближаясь к нему, она вспомнила, что этот Гастон может все еще ее караулить. Надеясь, что ее не узнать в серой сиротской одежде, она приблизилась к дому, медленно прошла мимо, высматривая, нет ли каких признаков присутствия его или его приятелей, но улица была пуста. Проходя мимо фасада, Элен заметила, что входная дверь заколочена досками, и сердце у нее упало. Дверь не починили после того, как Гастон ее выломал, значит, мадам Соз была права и там никого нет. Но все равно, можно же проникнуть внутрь через въездную арку или садовую калитку и хотя бы на сегодня найти убежище в конюшнях. Потом пришла мысль: а вдруг Пьер еще здесь? Мог же папа оставить его присматривать за домом, пока вся семья живет в Сент-Этьене. Ведь оставлял же он здесь Марго и Жильбера Дорье в прошлом году. В прошлом году — казалось, это было так давно! Когда они вернулись в Париж, Жильбера уже не было на свете, а Марго, совершенно обезумев, совсем не могла работать. Мама отправила ее в Сент-Этьен — доживать свои дни в сельской идиллии, подальше от городского шума и болезненных воспоминаний.
«В общем, — подумала Элен, — Пьер вполне может тут оказаться». Свернув в переулок за домом, она увидела, что въездная арка все еще заперта цепью, и направилась к садовой калитке. Повернула рукоять, но без толку: калитка не поддалась.
На глазах у Элен выступили слезы. Однако оставалась еще призрачная надежда, что Пьер все-таки находится здесь и он услышит ее и отопрет засов. И девочка изо всех сил заколотила в калитку.
Приближение неожиданно подкравшегося человека она не услышала, но когда он ухватил ее за плечо, она в ужасе завопила и, обернувшись, попыталась вырваться.
Человек был одет в мундир Национальной гвардии, и пальцы его держали крепче тисков. Отстранив Элен на расстояние вытянутой руки, он всматривался в ее лицо.
— Пусти! Пусти! — визжала она, пиная его ногами.
Внезапно он ее отпустил, спросив недоверчиво: — Элен?
Она готова была рвануть прочь по переулку, но замерла на месте, услышав свое имя, произнесенное голосом знакомым и любимым.
— Элен? — повторил он. — Это правда ты?
— Марсель? — прошептала она, вглядываясь в лицо брата. — Марсель! Ты жив! А мы думали, тебя убили! Марсель!
Элен разразилась слезами, бросилась в его объятия, приникла к нему, а он крепко обнимал ее, приговаривая что-то утешительное и гладя по волосам.