Он любил такую природную тишину, где, если прислушаться, слышно чириканье, жужжание, шебуршание. Жизнь слышалась. Не то, что в коридорах лабораторий — гулкие шаги и голоса, отражающиеся эхом от голых кафельных стен. Где можно было пролежать на столе в одиночестве, слушая только жужжание люминесцентных ламп да капанье воды из подтекающего крана.
Лес был удивительным. Барнс никогда не был силен в ботанике, да и в лесах-то бывал только ради лишения кого-нибудь жизни, но в лесу ему нравилось. Оказалось, что метательный нож хорошо заменяет охотничий карабин, просто подойти надо поближе. Когда он набил с десяток местных зайцев, довольно упитанных для весны, он привязал все это добро к хорошей палке за уши и, закинув на плечо, пошел назад в деревню. По внутренним часам он охотился часа четыре. Это было очень неплохо, но Барнс предположил, что просто в том месте жило много этих зайцев с красивой голубовато-серой шубкой.
Возвращаясь, Барнс надеялся, что Брок уже вернулся и достал, чего он там хотел. Но сам он не стал бы так сразу менять свои ножи на местные поделки.
— Рада, — позвал он хозяйку, увидев во дворе. Она стирала их с Броком шмотье. От этого почему-то стало стыдно, словно они сами были безрукие и не могли одежду постирать. Но потом Барнс вспомнил, что в этом мире подобное — норма. — Спасибо. Где можно выпотрошить?
Рада посмотрела на него странно, не то, чтобы он сделал что-то не так, ее скорее удивило, что он вообще это сделал — принес еды, хотя был, вроде как не обязан.
— За домом компост, вот возле него, — все же объяснила она. — Там увидишь место, я там курей бью.
Барнс кивнул и пошел потрошить добычу. Рубаху, по-хорошему, надо было снять, но он сомневался, а потом плюнул и снял, потому что все равно придется. Или сейчас — чистую, или потом — грязную. Пусть лучше сразу боятся.
*
Мир вращался перед глазами, но Брок упрямо пёр до дома Рады, почти не разбирая в темноте дороги, хотя и кузнец упорно уговаривал его остаться.
С Кираном посидели вполне душевно. Поначалу кузнец говорил всё больше про детей, про монстра того клыкастого, что Барнс в лесу укокошил, даже ненатурально попытался похвалить Брока. После третьей стопки разговор резко развернуло. Ещё мгновение назад добродушный мужик преобразился, сверкнул чёрными глазищами и вцепился Броку в ворот рубахи.
— Кто вы такие? — орал он. — Каким колдовством сюда заброшены?
Брок дал ему в морду.
Дальше пошло лучше. Они пили, сидя на полу, слушая рассказы друг друга. Киран чуть ли не облизал берцы своего случайного собутыльника, при этом даже не удосужившись снять их с его ног, выясняя, что такое клёпки, люверсы, для чего они нужны и как делаются. Рассказал, что половину жизни был влюблён в дуру Радку, а она «этого тихушника убогово выбрала», даже уговорил Брока подарок для неё взять и подарить как от себя.
— От меня она не возьмёт, я же говорю — дура.
А в награду, наотрез отказавшись от золота, высыпанного щедрой рукой Брока, презентовал «самые лучшие мечи в округе, брат», которые и тянул за собой Брок, громыхая на всю округу.
Барнс обдирал красивые пушистые шубки зайцев, потрошил тушки, не волнуясь, что его тут без рубахи кто-то увидит, дом стоял ближе других к лесу, не на отшибе, но и не со всеми рядом, и за домом была только изгородь и луг, а потом лес. Ему никто не мешал. Он освежевал тушки, закинул в компост кишки и уже собирался умыться и надеть рубаху, никому ничего не показав, когда к нему пришла Рада, видимо, забрать то, что уже было готово отправиться в печь.
— Сохрани меня боги, — выдохнула она, прижав ладони к губам, отступила на пару шагов и бухнулась на колени, не сводя взгляда с металлических пальцев Барнса. — Вы маг… только маг мог победить Кабуру и только у мага… боги… ваша рука, как живая, двигается.
Где-то, то ли от Тони, то ли еще от кого Барнс слышал выражение “на определенном этапе развития технология становится неотличима от магии”, поэтому даже не попытался объяснить Раде что-то о том, что это протез, технология и прочую заумь, которую сам не понимал.
— Я не маг, Рада, — спокойно сказал он, подходя и садясь рядом с Радой на колени. Обхватил ее ладонями за плечи. — И никогда им не был. Но когда я потерял руку в бою, маг сделал мне новую. Такую, какую смог. Но ты права, я не совсем обычный. Только не говори никому, пожалуйста. Не хочу, чтобы обо мне думали всякое.
Рада смотрела на него глазами, полными восхищения и какой-то совершенно детской веры, будто бы они с Броком были даны именно её семье как спасение, как награда за творимую вокруг несправедливость, потому что не сломались, не прогнулись от горя. Она закивала часто-часто, дрожащей рукой несмело коснулась металлического плеча, провела по пластинам до самого локтя.
— Не скажу никому. Спасибо вам обоим за Литу. Будь вы даже демонами, никому не сказала бы. Вы вернули мне дочь, а деревне жизнь.
— Я закончил, — Барнс поднялся, поднимая за собой и Раду, чуть сжал ее плечи и выпустил. — Ты всех сразу готовь, я ем много. А шкурки… Продай, наверное, не знаю. Сама реши. Ты покажи, в какой стороне кузнец живет, пойду за Броком схожу.
Рада указала ему путь к кузнецу, и Барнс пошел за блудным возлюбленным, который никогда не станет любовником, даже на одну ночь, но, еще не дойдя до кузнеца, услышал грохот и знакомую поступь, с которой было что-то не так. Барнс пошел быстрее по главной улице, которую освещали только тусклые окна домов да половинка луны, и быстро дошел до кое-как бредущего вусмерть пьяного Брока, который тащил за собой какие-то железки, внешне напоминающие мечи.
Подойдя, он просто забрал у Брока его ношу и подставил плечо, чтобы было на что опереться. Закатывать Броку скандал, выговаривать что-то Барнс не считал нужным, понадеявшись, что тот просто промучается похмельем завтра полдня, хотя и похмелья-то он ему желал так, несерьезно, но чувствовал, что завтра уйти не получится.
— Я волновался, Брок, — честно сказал Барнс, считая, что этой фразы должно быть достаточно для того, чтобы Брок понял его состояние.
— Малыш, — Брок расплылся в глупой счастливой улыбке, обхватил ладонями его лицо и звонко чмокнул в губы. — Был бы ты бабой, бебика тебе… заделал бы и женился бы… вот!
Икнув, Брок похлопал его по щеке, чему-то умилился и, оттолкнувшись, побрёл дальше к дому Рады.
— Только я не баба, — тихо, самому себе почти прошептал Барнс, чувствуя на своих губах прикосновение губ Брока. Коснулся пальцами в желании еще раз ощутить чужие губы, а потом облизнулся и резко вытер их рукавом, стирая иллюзию прикосновения, стирая саму память о нем, и, догнав Брока, пошел рядом, ничего не говоря.
Вернувшись в дом Рады, Барнс оставил те дурно сбалансированные железки, которые Брок, не иначе как по ошибке, а скорее по пьяни, принял за мечи, в сенях, и зашел в светелку. Там хлопотала у печи Рада, собираясь ухватом подхватить здоровенный чугунок, который и без содержимого весил немало, не говоря уже о полном. Подойдя, Барнс остановил ее, отобрав ухват.
— Объясни как, и я поставлю сам, — сказал он не терпящим возражения голосом и, получив исчерпывающие инструкции, запихнул чугунок-монстр в печь.
Брок же, увидев Раду, расплылся в улыбке, доковылял до ее, сердечно обнял, прижав к себе ненадолго и, отстранившись, протянул немного кривоватую заколку.