Хотя он и не помнил некоторые вещи из своего прошлого, Барнс, перестав быть оружием Гидры, но оставшись Зимним Солдатом, довольно быстро освоился в мирной жизни, с помощью Стива, который помог ему первое время, много всего вспомнил, преимущественно о себе. И Барнс знал, что всегда был любителем хорошей жизни, уюта и дорогих вещей, хотя в тридцатых-сороковых многого не мог себе позволить.
— Значит, тебе не пойдет такая жизнь, что для себя выбрал я! — Брок с улыбкой развернулся к нему спиной и махнул рукой. — Смирись, дитя цивилизации. Домик в лесной глуши, подальше от всех и вся, никакого спутникового ТВ, лишь природа вокруг. Хорошие планы на ближайшую старость?
Дорога сама стелилась под ноги. Брок шёл, насвистывая когда-то услышанный и засевший в голову фривольный мотивчик, радуясь самой возможности идти с Барнсом, чувствовать спиной его взгляд и знать, что вот сейчас в данный момент вокруг нет никого, кроме них двоих.
— Откуда ты знаешь? — усмехнулся Барнс. — Вот наиграюсь во все новые игрушки, которые на меня свалились, и, может быть, тоже захочу поселиться где-нибудь в глуши.
С Броком он готов был хоть сейчас бросить все и поселиться в ближайшем лесу, лишь бы он был рядом, готов был бросить все, что ему нравится, потому что Брока хотел сильнее, и был уверен, что это если не навсегда, то очень-очень надолго.
— Только все равно в этой глуши должен быть нормальный сортир, душ и кухня. И до цивилизации не больше ста километров, — заявил свои требования к глуши Барнс.
Они шли и шли, все дальше уходя от деревни, шли в неизвестность, и он подумал, что Стив сойдет с ума, если они не вернутся. Если его Баки не вернется. А этого Барнс допустить не мог, и как бы ни хотелось ему остаться с Броком в этой пасторальной глуши, он обязан был хотя бы сообщить Стиву, что жив.
Солнце потихоньку заваливалось к горизонту, а к тракту они так и не вышли. Остановившись посреди дороги, Брок посмотрел по сторонам и свернул налево, решив уйти подальше в лес, чтобы свет от костра не был особо заметен среди деревьев возможными преследователями.
Насобирав побольше дров для костра, Брок достал зажигалку. Все-таки он был согласен с Барнсом по поводу минимальных благ цивилизации. Он, к примеру, был сейчас морально не готов тереть палочкой о палочку, добывая огонь. А тепла и света хотелось всей душой, не любил он ночные леса, слишком много необъяснимых звуков, теней, шорохов. Не с его ПТРС всё это.
— Сейчас жрём и ты охотиться, сладенький, хотя бы часа на два, чтобы я подрочить в одиночестве мог, как понял? — ухмыльнулся Брок, метнув в Барнса пирожком.
— И чем же я тебе помешаю дрочить? А то, может, и помогу чем? — шутливо-заигрывая сказал Барнс, сжав задницу Брока живой ладонью.
Только так, с помощью очередной пошлой шутки, он мог прикоснуться к Броку так, как хотел.
Брок крупно вздрогнул, дёрнулся из хватки, чувствуя, как ведёт, размазывает от одного такого желанного прикосновения, а член встаёт, неприятно упираясь в ширинку.
— Мешаешь, — хрипло и слишком резко огрызнулся Брок и шагнул в темноту, надеясь пересидеть хотя бы парочку минут, успокоить бушующее в крови возбуждение.
Сердце бухало в горле, оглушая. Брок перебирал в памяти всю мерзость, что видел, вспомнил Роджерса, брифинги, спел пару раз про себя гимн, но легче не стало. Телу было наплевать, что Барнс чужой, сердцу было всё равно, мозг — и тот отказывался работать как надо, сбиваясь.
— Ебал я так жить, — тихо рыкнул Брок, саданув кулаком в ствол дерева.
Почувствовав, как Брок вздрогнул, Барнс от обиды еще сильнее сжал его задницу и отпустил, понимая, что ориентацию не поменяешь, как перчатки, что если Брок предпочитает женщин, то ему нечего тут ловить, и молча оставил Брока заниматься лагерем, а сам ушел охотиться. Два часа так два часа.
Дичи в лесах, несмотря на то, что дорога проходила близко, было немеряно, выбирай что хочешь. Можно олешку молодую с олененком, или что там это были за звери такие неведомые, можно этих зайцев лопоухих, можно… да полно было непуганого зверья, но Барнс просто шел по лесу, словно хотел убежать от Брока, не слышать, что он там делает, а то вдруг правда дрочит.
Было тяжело. Нет, физически Барнсу было совершенно все равно, что есть, где спать, с кем делить время, а вот морально он был подавлен, потому что Брок был слишком близко и слишком далеко одновременно. Барнс не знал, как с ним подружиться, потому что хотел он не дружить, хотел сделать своим, заклеймить пятном засоса на шее, разложить под собой, взять не данное на время, а чтобы чувствовать, что его. Что и Брок также хочет его, как он. Но все это были, как любил говорить Брок, девичьи влажные мечты. Да, мечты у Барнса были очень влажными.
Олененок тем временем отстал от матери, и Барнс с каким-то злым отчаянием швырнул в него нож, надеясь промахнуться, но нет, он не промахивался, и попал животине прямо в глаз. Олешка упал там же, где стоял, а его мать, почувствовав неладное, скакнула вбок и понеслась вглубь леса, бешено вращая глазами.
— Прости, животина, мы тоже хищники, — тихо сказал Барнс, прислушался, услышал ручей, и пошел к нему — потрошить добычу.
Часа через три он вернулся к Броку с тушкой, которую тащил за ноги, не став уляпывать в крови кевларовый поддоспешник.
— Ну что, вздрочнул успешно? — совершенно без интереса и должного задора спросил Барнс.
Отсчитав мысленно до десяти, чтобы не вспылить, не наговорить лишнего, Брок не двинулся с места. Злое возбуждение улеглось, оставив вместо себя пустоту и чёрное выжженное поле, зато подняла голову апатия — худший враг нормального живого человека, когда даже выть уже не хочется, только сдохнуть.
Все эти эмоциональные русские горки утомляли. В последний раз Брок так себя чувствовал в юности, когда бушевали гормоны и крыло от всего подряд, подпихивая влюблённость за влюблённостью, разбавляя весь этот мёд нешуточными для подростка трагедиями. Вот и сейчас было так же, но Брок метался между вылюбить и застрелиться, и последнее всё чаще перевешивало. Вот только правильным этот вариант назвать можно было только с большой натяжкой. Почему-то вспомнилась малышка Тереза, в любой непонятной ситуации хмурящаяся и упирающая кулачки в бока с извечной фразой «а оно тебе надо, братик?». Брок и сам не знал, надо или нет. Ведь на одном Барнсе свет клином не сошёлся? Или всё-таки сошёлся?
Молча поднявшись и стараясь даже не смотреть на Барнса, Брок подкинул побольше дров в костёр, чтобы тот полыхал поярче, срубил небольшое молодое деревце и, помучавшись немного, всё же прикрутил и повесил тушу над огнём запекаться. Спать он всё равно сегодня не собирался. Да и как тут уснёшь, когда в голове такое бродит, что самому страшно. Да и Барнс, как есть снайпер, бил только в цель.
Устроившись под деревом спиной к огню, чтобы не слепил, Барнс просто сидел, слушая звуки леса. Можно было думать, но думать не хотелось, потому что все помыслы тут же сворачивали к Броку, который был небрит, что ему очень шло, хмур и до странного молчалив.
— Я охочусь, ты готовишь? — подал голос Барнс. — Разделение труда, как в первобытные времена, моя дорогая?