— Иди сюда, — позвал Брок, играя бровями.
Смешно, ведь Брок не имел ввиду ничего такого, но Барнса прошило словно разрядом по хребту, аж волосы встали дыбом, и только общая убогость и грязь вокруг отрезвили его, и он не пошел к Броку, готовый на все, словно на голос сирены. Тряхнув башкой, он сделал шаг к Броку.
— Лучше помоги мне волосы вымыть, — попросил Барнс. — Весь я как-нибудь и сам справлюсь. Или что, потискать хочешь?
Как они будут спать на этой малюсенькой кроватке, он не представлял, были даже опасения, что она просто развалится, если они вдвоем на нее заберутся.
— Вылизал бы тебя, как в старые добрые времена, зо… Барнс, — сказал Брок раньше, чем успел подумать, и прикусил язык, дёрнув уголками губ.
Его крыло от едва сдерживаемого желания касаться, быть как можно ближе, пусть и на время их странного путешествия, останавливало лишь то, что потом, когда Роджерс заберёт Барнса в сияющие радужные дали, Броку останется только одно — застрелиться, чтобы не приползти, вымаливая хоть что-то, совсем свихнувшись от одиночества.
— Но волосы так волосы, — попытался отбрехаться Брок, склоняясь над лоханью.
Всё-таки надо почаще думать головой, а не членом.
Купание в теплой воде, да еще с мылом, приносило больше удовольствия, чем бултыхание в ручьях, но ненамного. Постоянная близость Брока, его обнаженное жаркое тело приводили Барнса в плохо вменяемое состояние, близкое к помешательству. Он очень старался, чтобы ненароком лишний раз не коснуться объекта своих желаний, а сейчас даже хотел вернуться во времена Зимнего Солдата, когда он слабо понимал, чего хочет от своего хэндлера, но тянулся, и ему отвечали. А потом перестали.
— Что, Зимним я тебе больше нравился? — с издевкой и затаенной обидой непонятно на что спросил Барнс. Он хотел понять, почему из золотца превратился в просто Барнса. Что изменилось за неполные двое суток в этом мире, что Брок перестал называть его всякими издевательско-ласковыми прозвищами? Или правда вполне себе самостоятельный Баки Барнс был Броку совершенно не интересен? Или вообще Брок просто из жалости всячески Зимнего обласкивал? Множество вопросов, но ни одного ответа.
Барнс громыхнул ведром, неаккуратно ставя его, и расплескал воду, но не заметил этого, потому что ждал ответа от Брока.
Облокотившись на лохань, Брок выдохнул.
— Вот что ты приебался, а? Что тебе, блядь, надо? Хочешь услышать, что не так? — он поднял на Барнса больной отчаянный взгляд. — Зимний был полностью моим, не Баки ёбаным Барнсом, а моим золотцем, принцессой. Не было Роджерса и великой любви. Понял? А теперь будь человеком и дай мне спокойно домыться.
— Тебе игрушки не хватает? — зло спросил Барнс, прослушав про какую-то там любовь. — Ну извини, что я не остался болванчиком на подхвате у Гидры, а снова стал человеком.
Злая обида ударила в голову почище пудового кулака Стива. Барнс окинул Брока нечитаемым взглядом, чувствуя горечь на языке. Он был нужен полубессознательной куклой, вот и все. Золотце, принцесса, эти так греющие его сердце прозвища были не для него, а для Зимнего. Зимнего, которым он уже не был, и был одновременно.
Стерев остатки мыла тряпкой, Барнс быстро оделся, не глядя на Брока.
— Я со стариком в телеге посплю. Наслаждайся одиночеством, — зло бросил он и вышел, оставив Брока одного домываться.
— Иди, блядь, игрушка, проваливай! — рявкнул Брок, швырнув в дверь ведром, и кончился, выгорел весь разом, упал на колени, заскулил едва слышно, вцепившись в волосы пальцами. — Я ведь всегда только о тебе и думал…
Да, он хотел как-то отдалить от себя Барнса, но не так, не такими словами, не такими мыслями. Он никогда не был для Брока игрушкой, тот слишком любил, слишком боялся за него, готовый самолично усесться в кресло, если бы это хоть что-то изменило. Самолично отвёл за руку к Роджерсу, когда понял, что и как, вырвал из себя, перечеркнул мечты и планы одним махом, лишь бы Барнсу было хорошо.
— Умеешь ты, старый дурак, — скривился Брок, не поднимаясь с пола. — Так тебе и надо.
Было больно и хотелось нажраться. Вот так просто вспыхнула, осыпавшись пеплом, та крохотная надежда, что он может для Брока что-то значить. Ничего он никогда не значил. В нем видели только безмозглый инструмент. Безвольную игрушку, которой можно было управлять. Хер знает, кем его считали, и не смогли принять, что он… А кто он, собственно говоря? Баки Барнс? Или Зимний Солдат? Или нечто, слившееся и создавшее симбиоз? Барнс и сам не знал, и даже не хотел задумываться, потому что возвращаться к Зимнему не хотелось. Хотелось просто быть собой, даже если это значило не иметь возможности нормально общаться с Броком. Он переживет, справится.
— Старик! — тихо позвал Барнс, подойдя к телеге. Лошадка была распряжена и стояла в небольшом стойле, а дрова уже разгрузили. — Сказал бы, что дрова разгрузить надо, мы бы помогли.
— Ничего, сынок, местным обалдуям тоже надо работать, не баклуши бить, — отозвался старик из телеги. — Залезай, вдвоем веселее будет.
Барнс забрался в телегу, где у деда была очень уютная лежанка, которой с виду на двоих вполне могло хватить.
— А друг-то твой где? — спросил дед, когда Барнс устроился рядом, с ним, заложив руки за голову.
— А друг, — он произнес это слово с горечью, — предпочитает кровать. Чего в городе-то грузить надо будет?
— Миски глиняные. У меня старуха их расписывает, а я потом обратно отвожу, — ответил дед и хмыкнул. — Поссорились, значит? Ничего, поспите, а к утру пройдет все. Слушать друг друга надо, а не себя одного.
— Ага, — скептически сказал Барнс, повернулся на бок и закрыл глаза. — Спасибо, старик.
— Спи, двуликий, спи, — усмехнулся старик, похлопав его по плечу.
Барнс попытался обдумать слова Брока, но ничего нового там не высмотрел, не смог уловить что-то хорошее для себя, а про Стива и любовь вообще не понял. Но, так или иначе, с Броком надо было помириться. Если только обида отпустит утром. Он надеялся, что отпустит.
Заплатив за разбитое ведро и раздавленный кусок мыла, который, оказывается, надо было вернуть, Брок уселся на подоконник в одних штанах и закурил.
Умение пускать по пизде всё свои мечты и наработки уже можно было считать профессией. Вот так вот грамотно недосказать — это надо умудриться, показать совсем не то, что собирался, о чём даже никогда не думал.
Из окна было прекрасно видно и телегу, и старика с Барнсом. Хорошо хоть так. Не мог он спать один, физически не мог, всё время грызло страшное чувство потери, будто бы стоит отвернуться, и с Барнсом случится что-то непоправимое. Никому не надо было знать, как он ночевал у криокапсулы, приплачивая постовым, чтобы они вовремя отводили глаза, или не спал вообще, литрами пил кофе, глушил бренди и ждал, когда его принцесса вернётся, можно будет его ощупать, проверяя на целостность, вжаться на мгновение лбом между лопаток и снова пообещать вытащить его из всего этого дерьма.
За первой сигаретой пошла вторая.
Переворачиваясь, чтобы устроиться удобнее, Барнс заметил в окне Брока, и показалось, что тот на него смотрит. Или не показалось? Барнс не знал и, наверное, не хотел знать. Он хотел не слышать всего того, что сказал ему Брок, не задавать своего вопроса, даже захотел снова стать Зимним, только бы Брок касался его, прижимал к себе иногда, ерошил нечесаные волосы и называл золотцем или принцессой. Так хотя бы была иллюзия, что Брок может быть немного его.