— Прости, малыш, это мои тараканы, — Брок со вздохом поднялся, потёр загривок, нащупав пальцами шрам, напоминающий о цене всей его жизни. — Прости.
Обняв Барнса, сейчас такого трогательно-беззащитного, Брок прижал его к себе насколько смог крепко. Жалко, что не получится объяснить тому, кто влюблён в другого, что произошло, чтобы он понял, осознал весь ужас сказанных слов и насколько страшно, когда тебя не любит самый важный человек.
— Я слишком… — начал он, но не успел договорить, как в дверь постучали. — Нам ничего не надо! — крикнул Брок моментально заводясь. — Убирайтесь!
— Вас желает видеть оракул.
— Полчаса, — рявкнул Барнс, понимая, что за полчаса все не выяснишь, ведь нельзя же просто взять и огорошить признанием в любви, когда знаешь, что тебя не полюбят в ответ, только сделаешь человеку хуже. А он наверное просто вспомнил, что любит, и не смог изменить, хотя, казалось бы, об этом никто не узнает. Если бы у Барнса был Брок, он бы не смог ему изменить, даже если бы захотел. Он потерся о Брока, словно это была последняя возможность побыть так близко. — Я понимаю, ты любишь и хочешь того, другого. Извини. Не стоило нам, наверное, и пробовать.
— Что толку с моей любви, если она нужна только мне? — Брок прижался губами к виску Барнса, вдохнул его запах. — Между нами возможен только голый секс и он… не устаёт об этом напоминать. Золотце, держись за свои чувства, ведь нет ничего прекраснее, когда тебя любят. Не предавай его.
— Я тоже люблю того, кому моя любовь не нужна, — горько вздохнул Барнс. — А меня вообще никто не любит.
На оракула стало наплевать совершенно, он все равно не скажет им ничего такого, что сможет реально решить их проблемы. И вообще идти никуда не хотелось, Брок обнимал его, и только это имело значение, от этого было тепло внутри.
— Дурак ты, золотце, дальше своего носа не видишь. Как тебя можно не любить?
Брок поднялся.
В груди завывала вьюга, выстужая то, что всего мгновение назад пылало ярче и жарче тысячи солнц. Хотелось позорно разреветься, проораться, выплеснуть из себя весь ужас, боль, отчаянное желание быть рядом, даже если пришёлся не к месту. Вот что ему стоило перетерпеть, загнать в себя поглубже и не показывать виду?
Он молча собирал разбросанную одежду. Раз уж оракул сам их позвал, то надо поскорее закончить со всем этим дерьмом.
Барнс продолжал сидеть в постели, завернувшись в самого себя.
— Давай, поднимайся, одевайся, и пойдём, узнаем, что этому старому шарлатану от нас надо во внеурочный час. Барнс, долго мне тебя ждать? Я ведь могу и на плечо закинуть голой жопой кверху. А такой задницей я ни с кем делиться не намерен.
“Но ведь ты же меня не любишь”, — с горечью подумал Барнс, так хотелось сказать об этом Броку, кинуть в лицо обвинением и посмотреть, что он на это ответит, но он не стал. Поднялся, тоже собирая вещи, а потом подошел к Броку и взял его за подбородок живыми пальцами.
— Если ты захочешь, — Барнс ласково заглянул ему в глаза, словно извинялся, сам не зная за что, — то мы продолжим. Позже.
И принялся одеваться, давая Броку возможность еще раз все хорошо обдумать, прежде чем прыгать к нему в постель, но вот спать Барнс намеревался с ним в обнимку, эту возможность он готов был даже отвоевывать.
— Да всё у вас наладится, золотце, — бросил Брок уже открывая дверь. — Он же не настолько идиот, чтобы проебать тебя из-за каких-то своих принципов. Наладится, поверь мне, — и оскалился стоящим за дверью монахам, как по другому назвать этих людей с выбритыми затылками и в синих тогах, он не знал. — Ночь добрая, мужики. Что привело вас под наши двери?
— Оракул проснулся, — с одухотворенным видом выдохнули в один голос все трое, вот-вот готовые бухнуться на колени. — И просит явиться именно вас.
— Нихуя ж себе, — хмыкнул Брок. — Детка, пойдём пока этот дедок ещё что-то просить может. Тем более честь какая.
Барнс хотел спросить, как может что-то наладиться, если объект его любви даже не подозревает о его чувствах, но Брок уже открыл дверь. Монахи в синем выглядели не особо впечатляюще, но когда они развернулись и начали движение, Барнсу захотелось поднять тоги и проверить, а не катятся ли они на гироскутере, так плавно и ровно они передвигались.
Делать было нечего, и Брок с Барнсом пошли за монахами. Выйдя на улицу, один из них зажег небольшой огонек, который освещал довольно большое пространство, и повесил его над головой. Огонек светил мягким теплым светом, не режущим глаза.
Монахи двинулись вперед, идя к берегу реки, быстрое течение которой было хорошо слышно уже здесь. Очередь роптала, но очень тихо, видимо, опасаясь навлечь гнев монахов или недопуск к оракулу. Баки слышал недоуменные вопросы о том, что происходит, кто-то ругался на продажных монахов, кто-то хотел узнать, сколько надо заплатить, чтобы тоже первому попасть к оракулу.
Подойдя к пологому берегу широкой порожистой реки, Барнс увидел пещеры. Кто и по какому недоразумению назвал это произведение зодческого искусства пещерами, он не представлял.
На другом берегу реки в монолитной гранитной скале был вырезан целый храм. Колонны, подпирающие портик, были увиты вырезанным из гранита плющом, или чем-то на него похожим, просто огромная арка входа возвышалась, а нутро ее чернело неизвестностью.
Через реку на тот берег был перекинут веревочный мостик, такой неказистый по сравнению с резным храмом. Монахи перешли через мостик, один из них замыкал процессию, и подвели Барнса с Броком к огромной арке-входу.
— Дальше вы должны пройти сами, — сказал один из монахов, и они ушли куда-то по балкону и маленькой лестнице наверх, в другую часть храма.
— Я вижу в темноте, — сказал Барнс. — Не так хорошо, как при хоть каком-то источнике света, но не дам тебе упасть и заблудиться. Пойдем.
И протянул Броку живую ладонь, готовый повести за собой.
Переплетая свои пальцы с пальцами Барнса, он безбоязненно сделал шаг вперёд в полную непроглядную темень. Шаги гулким эхом отражались от невидимых глазу стен. Броку казалось, что вокруг нет вообще ничего, кроме них двоих.
— Все герои не знают преград, — прошелестело в тишине откуда-то слева. — Войны выиграны лёгкой рукой…
Брок дёрнулся, обернулся на звук.
— Ты тоже это слышишь?
— Слышу, — Барнс притянул к себе Брока, обнял за талию, прижал, уткнувшись губами в висок. Темнота все спишет. — Т-ш-ш-ш.
— Хоть судьбы неизвестен расклад, — голос раздался с другой стороны. — Они всё же стремятся домой.
Брок прижался к Барнсу.
— Но идут незнакомой тропой. Не протянут друг другу руки, — рядом с их ладонями вспыхнули едва различимые в темноте огоньки, взвились светлячками. — Не любовь, не погибель, не боль… чернота ждёт их там впереди.
По телу прокатилась дрожь. Брок сильнее стиснул зубы, готовый отразить любую атаку, прикрыть собой Барнса от любой возможной опасности.
— Но четыре сольются в одно — грани искр, цветок, дождь, полёт, — громкость неведомого голоса снова упала до едва различимого шёпота. — Им вернуться домой суждено к тем, кого сердце любит и ждёт.
— Нет, — прошептал Брок.
— Только нет им дорог и путей! — грянуло в ответ, оглушая. — Ведь пройдут не вдвоём, а один. Что в героях их силы сильней? — Брока дернуло что-то со спины, оттаскивая прочь от Барнса. — Что так манит их там, впереди?
Барнса тоже деруло, потянуло прочь от Брока, но он, преодолевая усилие, сделал шаг к Броку, не желая его отпускать, прижал к себе обеими руками, уткнувшись в шею, зажмурившись, не желая отпускать. Хрен ей, этой неведомой силе, а не Брок.
— Хуй я его отпущу, — рявкнул Барнс темноте.