— Мой, ты только мой, — осипшим от переживаний голосом прошептал Брок, коснулся его губ пальцами и, обняв за плечи, потянул за собой, роняя на постель.
Именно сейчас перина была такой как надо, мягким облаком подхватившая их обоих.
Позволяя Броку все, что тот хотел, принимая его ласки, Барнс не дергался, боясь разрушить волшебство момента. Он уже понял, что не ослышался, что все, что сейчас происходит, — настоящее, реальное. Брок — его.
Оказавшись в постели, обнятый и Броком, и мягкой периной, Барнс плыл в розовом дурмане, ощущая только Брока рядом с собой, и больше ничего вокруг. Только дурацкая перина и Брок. Он потом спросит, как так получилось, что они смотрели друг на друга и не понимали ничего. Все потом. Сейчас только горячее тело рядом, тело, которое хотелось вжимать в себя, ласкать, нежить, любить.
Член стоял колом, желание выбивало последний воздух из легких, но Барнс не спешил. Он просто гладил Брока, гладил и гладил, прижимая к себе, до конца свыкаясь с мыслью, что все по-настоящему реально.
— Даже если ты — мой горячечный бред, я очнусь и скажу тебе все это снова, — пообещал Барнс, переворачивая Брока на спину, нависая над ним.
— Скажи! — расплылся в счастливой сумасшедшей улыбке Брок, обхватил его ногами, чтобы и не думал сбежать, не сейчас, когда сердце наконец обрело целостность, вспыхнуло, сплавляя никому не нужные ранее куски, ожило. — И я скажу. Каждый миг говорить буду.
В любой другой бы раз с другим человеком Брок поржал бы с себя, собственной ванильной сентиментальности, непривычной наёмнику, жрущему дерьмо большой ложкой три раза в день. Но с Барнсом… с Баки хотелось быть ласковым, нежным, хотелось чувствовать в ответ всю ту же дурную, сбивающую все настройки нежность.
— Бак, возьми меня, я хочу быть полностью твоим, — попросил Брок, зажмурившись, как перед прыжком в воду.
— Ага… да… — Барнс покрывал короткими поцелуями лицо и плечи Брока, грудь, гладил бока, перебирая пальцами рельеф тела. — Сейчас…
Хотелось, но как именно, Барнс не мог разобраться. Трахнуть, самому отдаться, быстро и жестко, или растянуть удовольствие? Скатившись с Брока, Барнс трясущимися (даже бионика, казалось, ходила ходуном) руками вытащил из кармана штанов аптечку, распотрошил ее, рассыпав шприцы с тяжелыми обезболивающими, порылся в них, подхватил маленький тюбик крема от ожогов, и вернулся в кровать, снова оказываясь на Броке.
— Я нашел, — победно сообщил он, показывая Броку тюбик. — Смазка!
Барнс понимал, что он слабо себе представляет эту часть отношений, потому что быстрый перепих на танцах совсем не то, что долгий секс в уютной кровати. Он так влип в Брока, что даже не подумал попробовать с кем-нибудь переспать в этом толерантном веке. Но он хотел доставить Броку удовольствие, так не отступать же на полпути к цели.
— Знаешь, у меня несколько устаревшие представления по этой части вопроса, — признался он, совершенно не смущаясь. — Направь меня, если что. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал.
— Молчи, — взмолился Брок, заваливая Барнса на постель. — Пока я не обкончался, как ебучий школьник. Сам всё сделаю, лежи.
Выхватив у него из рук тюбик с мазью от ожогов, Брок повертел его в руке. Мало и совсем не то, но лучше, чем по слюне вспоминать, почему давно отказался от пассивной роли. Сейчас, правда, это не имело никакого значения. Усевшись на бёдра Барнса, Брок выдавил на пальцы побольше мази и завёл руку за спину. Сразу вспомнилось время после Ирака, когда он, наплевав на запреты, качественно вбитые розгами, пустился во все тяжкие, познавая чувственную сторону жизни, не всегда, правда, с правильными партнёрами.
Грудь пекло. Брок смотрел в глаза Барнса, тихо постанывая, пихая в себя пальцы, растягивая упругие мышцы, уже почти готовый плюнуть на всё и насадиться так.
— Я сказал “устаревшие”, а не “отсутствующие”, — мягко усмехнулся Барнс и, протянув к нему живую руку, убрал его пальцы и заменил их своими, сразу двумя, нежно поглаживая, внутри, растягивая, а потом вообще подтащил к себе на грудь, остановил взгляд на покачивающимся члене и, приподняв голову, обхватил губами сочащуюся смазкой головку.
Барнсу не повезло поиметь мужика в уютной постельке, и сейчас он собирался наверстать упущенное, тем более с любимым человеком, который тоже любит его, который его хочет не просто трахнуть, а действительно быть с ним.
Брок фыркнул, сверкнул глазами и застонал, насаживаясь на пальцы Барнса, прогибаясь в спине. Давно забытое удовольствие разливалось по телу сладкой дрожью, проходясь по позвоночнику мелкими щекотными разрядами тока, от которых пальцы на ногах поджимались.
— Блядь, золотце, — протяжно взвыл Брок, не зная уже куда двигаться. — Либо трахни уже, либо дай я сам. Сдохну!
С членом во рту улыбаться было неудобно, но Барнс справился, улыбнулся Броку и, выпустив изо рта его член, такой горячий и твердый, при этом нежный, он подмял Брока под себя, нависнул.
Свое желание туманило, застило, Барнс уже хотел вбиваться в податливое тело, но медлил, одергивал себя, сдерживался из последних сил, чтобы не загнать в Брока сразу целиком и не начать жестко драть, потому что хотелось иначе. Потому что с неважными можно было просто кончить и, смазано, иногда даже благодарно чмокнув в губы, уйти, чтобы навсегда забыть. Никогда еще Барнс так не заботился об удовольствии своего партнера, как сейчас.
Он выдавил из тюбика остатки крема и, размазав их по члену, приставил головку к растянутому, но все равно узкому входу.
— Скажи, если будет больно или неприятно, — серьезно попросил Барнс, толкаясь внутрь.
— Блядь, еби! — хрипло рявкнул Брок и тонко заскулил, задрожал бёдрами, прогибаясь насколько возможно. — Бля-ядь! Чего ты такой огромный?
Все мысли вымело из головы жаром, лишая его последнего, что осталось от человека. Брок выл на одной ноте, подавался на член, то оплетал Барнса ногами, стискивал, почти не давая двигаться, то наоборот шире разводил их в стороны. Он бессвязно шептал, просил, почти умолял, сам не понимая, что именно ему сейчас нужно, потому что и так крышу сносило от зашкаливающих ощущений. Голодный зверь в груди урчал, ластился под руками Барнса, подставлял нежное брюхо, позволяя делать с собой абсолютно всё.
Потерявшись в своих ощущениях, Барнс чувствовал, казалось, все сразу на каком-то другом, не плотском, а глубинном уровне. То ли потому, что до этого просто не знал, что значит быть с тем, кого любишь, то ли потому, что слишком давно вообще не испытывал ничего подобного, но мозг просто взорвался от переизбытка ощущений, и Барнсу казалось, что он сейчас потеряет сознание.
Сложив Брока почти пополам, Барнс потянулся к его губам, лизнул их длинно и впился до боли, прикусывая, зализывая и снова кусая. Он чувствовал, как Брок сжимает его всем собой, как напрягаются идеальные мышцы, перекатываясь под кожей. Барнс то закрывал глаза, полностью отдаваясь ощущениям, то распахивал широко-широко, глядя на Брока.
Брока размазывало, раскатывало, истирало в пыль по мелкой гальке, утягивало куда-то в глубину, и он сдавался, отпускал руки и падал, не зная, что ему это принесёт, лишь для того, чтобы оказаться зажатым в жарких объятиях Барнса, вознестись парой движений и снова вниз.
Тело ломало странной смесью яркого, сметающего всё на своём пути удовольствия и сладкой тянущей боли, неожиданно желанной. Барнс со снайперской точностью долбил по простате, будто бы высекая искры, не давая нормально отдышаться, сказать хоть слово. С каждым движением, толчком в Броке что-то сдвигалось с места, нагнетало и так туго затянутую пружину внизу живота.