— Ловись рыбка большая и маленькая, — приговариваю, забрасываю блесну в воду, — но лучше жирная и очень большая…
Два часа ловли и всего несколько окуней. Костлявые они, только уху из них и варить.
На сегодня все, а завтра казаков нагонять. Убираю снасти и начинаю чистить улов, пока он не замерз.
Утро встречаю в приподнятом настроении — первый, пусть и робкий, шажок к излечению сделан! Снова чищу зубы древесным углем с помощью пальца: что поделать, раз забыл положить щетку и прочие банные принадлежности? Эмаль белоснежная, десны не кровоточат и все это без современной химии. Предки не дураками были, котелок у них еще как варил!
Ух, километров двадцать семь за день проехал, да и медитацию на скаку практически освоил. Хотя должен признать — сложно сосредоточится и расслабится, когда тебя трясет. Теперь приготовить еду и можно снова своим здоровьем заняться…
Утро, а я только закончил, но хоть удачно. Разогреваю уху на углях, делаю зарядку и быстренько подкрепляюсь. Часть вареной рыбы отдаю коту.
— Хорошо тебе, ты всю ночь дрых! — говорю ему с легкой завистью в голосе. — А у меня такое ощущение, что мешки с цементом тягал на своем горбу.
Торквемада флегматично дергает хвостом, не отрываясь от завтрака.
— Можно ехать, — допиваю отвар и убираю котелок в рюкзак.
Хвостатый привычно отправляется за пазуху, а я в седло.
— Вперед, залетные! — несильно бью пятками под ребра коня.
Сначала все же гляну книги, доставшиеся от азовского колдуна, а уж потом займусь медитацией.
Первую бегло пролистываю и убираю в сумку — арабскую вязь мне не понятна. Придется искать переводчика, и смешно будет, если это окажется какой-нибудь религиозный текст! Вторая, как я уже заметил раньше, на латыни. Причем классической, ну это и неудивительно.
Кое-как продираюсь через первые страницы текста — больно почерк перегружен разнообразными завитушками. Я сказал бы, что автору сей рукописи, не в колдуны надо было идти, а в дизайнеры или ювелиры. Такие шедевры из под его рук выходили бы!
Продолжаю чтение. Это оказывается личный дневник. Нет, этому колдуну надо было в писатели идти, давно так не смеялся! «Только я припал к упругим персям будущей жертвы, как не заметно вошел учитель и принялся избивать меня своим дубовым посохом, приговаривая: «Не смей портить ценный материал!». А когда закончил воспитывать меня, то пообещал, что если такое еще раз повторится, то гурий у меня будет много, только мне будет все равно. Что бы это могло значить?». Или вот: «Учитель показал, как подчинить человека своей воли. Почему тот раб так прижимался и облизывал меня? Неужели это был вампир?!».
Периодически встречаются описания заклинаний и ритуалов, но ничего интересного или полезного. Хм, насколько я понимаю, то этот колдун входил в какую-то то ли секту, то ли ковен. Значит, мне придеться еще и опасаться их мести?!
Дневник зияет пробелами: не днями или неделями, а целыми годами. В последней трети колдун становится все мрачнее и немногословней. В основном идут жалобы на то, что его окружают «дети баранов и шакалов, которые не ценят вековую мудрость». Ого, он еще и некромантией увлекся! Надо было ему все же голову отрубить, а лучше раздробить на куски. М-да, теперь еще и его мести следует опасаться! Приму за правило: всем колдунам, магам и так далее, отрубать и сжигать голову. Это похлеще контрольного выстрела промеж глаз будет.
Эх, а создание той молнии не описано. Жаль, интересное было заклинание. Закрываю книгу, занимательное было чтиво.
О, уже темнеть начинает. Через часик можно будет останавливаться на ночевку. Из-за чтения маны подкопить не удалось, тогда хотя бы высплюсь.
Пока каша булькает на костре, решаю осмотреть раны. Разматываю бинт на руке и снимаю тампон. Вроде немного затянулась. Значит надо снова сделать компресс. Надеюсь, что лошадям это сильно не повредит, да и сцежу на этот раз немного, чтобы только на примочку хватило.
Поел, хвостатого нахлебника и коней накормил. Медитация и спать до утра.
Все тот же единообразный пейзаж, все тот же ветер, кидающий снежную крупу в лицо. Надоело! Да, вот так и скатываются в апатию…
Фух, еще два дня и я достигну Раздора! Лечение идет ни шатко ни валко: где-то одну пятую повреждений энергоканала вдоль позвоночника залечил и все. Еще и припасы заканчиваются, да и раны не заросли. Что-то не везет мне в последнее время.
Накаркал вчера — четверо кочевников на хвосте висят! И судя по нарядам не бедствуют: у всех поверху кольчуги надеты. И не убить, и не оторваться, со злости готов седло грызть!
— Не подведи, — шепчу, прижимаясь к конской шее, — хлебом до отвала накормлю, только не подведи…
Бросаю короткий взгляд назад: всадники начинают настигать меня. Бой принимать нельзя — все лечение пойдет насмарку!
Зубами стягиваю перчатку с левой руки и прижимаю камень перстня к конской шее. Начинаю подпитывать лошадь крохотными порциями чистой маны. Она издает звук, похожий на всхлипывание, но начинает бежать быстрее.
Ешкин кот! Тут до донской столицы казаков где-то два дневных перехода и ни одного разъезда, что за бардак?! Или безостановочно зипуны пропивают?!
Отвязываю поводья заводного коня. Хорошо, что свои вещи вожу с собой. Эх, как мне не хватает безразмерной сумки!
После избавления от второго скакуна, разрыв между мной и кочевниками начинает увеличиваться. Несильно, но заметно.
Погоню продолжается уже четвертый час. М-да, а у каждого из них по два заводных. А мана в перстне все убывает. Если к закату ничего не изменится, то придется принимать неравный бой с неизвестным концом. Сейчас бы пару гранат — взорвал бы лед за спиной, выиграл бы какое-то расстояние. Но чего нет — того нет.
Вдали, справа на холме, различаю какой-то смутный силуэт. Потихоньку начинаю забирать в ту сторону: выглядываю выезд на крутой берег Дона.
Вскоре силуэт превращается в строение: высокая сторожевая вышка, связанная из не ошкуренных бревен. Сверху наблюдательная площадка, крытая связками камыша. Там стоит мужчина, подробностей разглядеть не могу.
Где этот подъем на берег?! Перстень почти пустой, да и морда коня в пене, скоро падет! Вот почему-то именно в такие моменты особенно сильно хочется жить!
Кисть правой руки плотно прижата к шее лошади, так что кое-как, но расстегиваю кобуру обреза и взвожу курок левой. Освобождаю ноги из стремян и крепче сжимаю конские бока коленями.
— Держись, — заклинаю скакуна, — вывези до подъема, дальше постараюсь сам управиться!
Леший закрути этого наблюдателя! Спит что ли?!
Вон вроде более пологое место, попробую там.
Конь с трудом поднимается на вверх берега и начинает заваливаться в сторону. Я спрыгиваю из седла в противоположную сторону. Смотрю в сторону вышки, а вон и казаки едут. Проснулись…
До них еще метров двести, а первый всадник уже выскакивает рядом со мной. Разряжаю в него патрон со свинцовой картечью. Один готов.
А дальше все завертелось каруселью: кочевники, казаки, блеск стали, оскаленные конские морды. Звуки тяжелого дыхания, пронзительное ржание, невнятные ругательства и крики.
Победили… Без сил опускаюсь на снег, окрашенный в красный цвет как кровью, так и предзакатным солнцем.
— Ты кто такой? — спрашивает казак, остановивший коня рядом со мной.
— Путник, — безразлично отвечаю я, не поднимая головы, — можешь Лисом называть.
— Так это ты, — в поле зрения появляются носки сапогов, — «птичку» поймал?
— Значит, они добрались до вас?
— Еще вчера. Вставай, дам тебе сопровождающего — к атаману поедешь! А то после рассказов кошевого он очень хочет с тобой встретиться.
— Сейчас, — набрасываю иллюзию на глаза, пережидаю приступ острой боли и иду к своему скакуну.
— Ты что делаешь?! — вскрикивает казак, видя, как я пью лошадиную кровь.
— Пить хочу, а воду или кровь — мне уже все равно, — говорю, вытирая рот тыльной стороной ладони.
— Микола такой же, — подает голос другой всадник. — Видать тоже татары в предках были.
— Свечку не держал, но я считаю, эту землю своей родной и буду биться за нее до последнего вздоха.