— Ты тоже понял? — шепотом спросил Суру, когда Элари вновь уселся у стены.
— Что?
— Воздух. Он идет через выход наружу, — а у сурами очень острый нюх. Я не знаю, смогут ли они нас услышать, но учуют почти наверняка. Стоит им заглянуть в комнату наверху — и нам придется отрабатывать свое место. Этот бункер — дурацкая затея. Если бы у этих, — он показал на дыру, — были головы на плечах, они бы сбежали отсюда ещё вчера. Лучше всего — на западное побережье. Там ещё есть шанс дожить до подхода кораблей из Ленгурьи. Или на север, к нам. А сидеть и ждать помощи, которая никогда не придет — это самоубийство.
— И что же ты тут делаешь?
— Я хотел найти друга и подумал — чисто инстинктивно — что он придет сюда. Это была смертельная глупость — я стал дезертиром, знаешь ли, — но я не мог тебя бросить. Твоя жизнь досталась мне слишком дорого.
— Ты хороший друг, — Элари улыбнулся. — Я ведь тоже пришел сюда чисто инстинктивно, то есть, не думая. Это чудо, что мы встретились…
— Почему бы и нет? По идее, нам надо бежать отсюда, всем, но они меня не слушают, а девочки…
Они вновь замолчали. Элари не чувствовал в сущности ничего, кроме скуки. Первым сдался Яршор — он пролез в дыру, прихватив с собой оружие. Элари думал, что его со скандалом выкинут обратно, но всё было тихо. Через минуту за Яршором последовал Эльт. Вновь тишина. Элари стал с тоской посматривать на дыру.
— Ладно, иди, — Суру усмехнулся. — Мы постережем.
7.
Выпрямившись, Элари осмотрелся. Просторная комната с низким — чуть выше его головы — потолком была заставлена раскладными кроватями. На них сидели девочки в одинаковой одежде сиротского приюта. Они были не такие уж и маленькие — лет по четырнадцать-шестнадцать, и по телу юноши пробежала резкая нервная дрожь, — когда он и его безымянная подруга занимались любовью этой ночью, для них не было ничего запретного, ни одно из тайных мест их тел не осталось нетронутым. Элари казалось, что всё это написано у него на лбу.
Девушки захихикали при виде его испуга и он сел у беленой, покрашенной понизу синей краской стены, продолжая осматриваться. Единственная полукруглая лампа была ярче, чем в коридоре, воздух — чище и свежее. Он потрогал грубую, колючую ткань коричневых одеял. Квадратную дыру закрывало нечто вроде печного шибера — вмурованная в стену железная рама с пазами. Сама крышка стояла у стены — лист толстого, в сантиметр, некрашеного железа, с загнутым верхним краем.
Элари комната показалась довольно уютной, только… Слева, в боковой стене, зиял темный проем, чуть выше его плеча.
— Что там?
Руми не ответил. Он сидел под лампой рядом с Хено Гердизшором — старшим воспитателем приюта. Перевоспитанные им "трудные" дети считали его своим настоящим отцом, но Элари не принадлежал к их числу: он всегда предпочитал быть сам по себе, и потому плохо поддавался какому бы то ни было воспитанию. К тому же, ему не нравился педагогический метод Гердизшора: тот сначала ломал своих учеников, а потом лепил их заново. Эффективность метода сделала его широко известным в Айтулари, но Элари оказался слишком стойким — или, может быть, слишком цельным для такой обработки. Впрочем, когда они встретились, ему было уже лет пятнадцать, и он мог постоять за себя. Что было бы, попади он к нему раньше, Элари не знал и даже не хотел представлять.
Гердизшор был пожилой, невысокий, но крепкий мужчина с коротко стриженными полуседыми волосами и помятым, некрасивым лицом. Юкан Руми, старый солдат, слыл его лучшим другом, а Яршор — лучшим из его учеников, верным, как собака… вот только сейчас на его месте сидел Эльт. Они о чем-то шептались втроем и это неожиданно больно задело Элари — Гердизшор ненавидел его за независимость, которую не смогли сломить ни голод, ни побои, но, по крайней мере, уважал. Эльт же был подобен воде — он постоянно ускользал, подчиняясь требованиям, но не принимая их, — может быть, потому, что единственным для него миром были девушки, а всё остальное не имело значения. Он был неглуп, но чувственен и влюбчив, и легко уживался со всеми. Гердизшор просто не принимал его всерьез — и вот…
Элари поднялся. Не слушая протестующие возгласы, он прошёл вдоль стены и заглянул в проем. Оттуда тянуло холодом. В первые секунды он увидел лишь пробивавшийся сверху серый дневной свет, потом, когда его глаза расширились в темноте, — узкую комнату с деревянными стеллажами, забитыми коробками и консервными банками. У дальней стены стояли ржавые бочки с водой, и там же — заменявшие туалет большие баки с крышками. Свет и воздух проникали сюда через узкое, в два кулака, незастекленное окно под самым потолком. Оттуда доносился неясный шум, крики, редкие выстрелы…