- Как же он перебрался?
Суру скривился, услышав мой вопрос. Но ответил.
- Он соорудил воздушный шар, надутый тёплым воздухом. Тот едва перенес его через Прорву и тут же грохнулся, прямо на склон вала. Сурами чуть не скатился на ограду... скатился, когда я его пристрелил.
Мы помолчали. Теперь мне казалось, что на том берегу кишат фигурки с ружьями, ожидая только, когда в тумане появится достаточно большой разрыв, чтобы удалось прицелиться. А теперь нам угрожали и с неба...
- Наверняка это был какой-нибудь псих, - с неожиданным ожесточением сказал я. - Только психу могла прийти в голову такая идея. Это же надо - лететь через Прорву!..
Суру промолчал.
- Ты не знаешь, сколько раз сурами пытались пересечь канал? - через минуту спросил я.
Суру усмехнулся.
- Не очень много. Этот воздушный шар - первый. И за все тридцать лет в нас стреляли всего несколько раз. Я имею в виду, из пушек. Последний раз давно уже. Тогда в Твердыне погибли многие...
- А перебраться никто не пытался?
- Пытались. Несколько раз пробовали забраться на наш берег с лодок - это на озере. Раза три пытались построить мост. А раза два - запрудить саму Прорву. И запрудили бы - если бы мы не помешали. Что тогда творилось! Их было столько, что в глазах рябило. Теперь меньше.
- Почему?
- Пища. Всё дело в пище. Сурами плодятся, как крысы, и жрут всё подряд. Пищи становится всё меньше, - там, снаружи, и они начали жрать друг друга. Однажды их совсем не останется... если раньше не сдохнет наш реактор. Там выживают лишь самые сильные и злобные, знаешь ли... - он замолчал.
Тем временем, незаметно усилившийся ветер разогнал туман, и я, наконец, увидел Твердыню, - плоский, в десяток квадратных километров, клочок земли, со всех сторон огражденный валами. За ними повсюду поднимались тучи пара. Почти целиком его занимали унылые возделанные поля. Слева, у пирамиды реактора, тянулись ряды освещенных изнутри теплиц. Справа высились привратные башни. У них, почти под нами, простёрся город, - точнее, просто поселок, десятка в три кварталов, застроенных длинными серыми пятиэтажками, на вид совершенно земными. Меня вдруг охватила тоска.
- У меня... у Элари есть дом?
- Конечно, - удивился Суру. - Пойдем, я покажу...
14.
Жилище Элари оказалось более чем скромным, - одна крохотная комната, ещё меньшая кухня, душ и короткий коридор. Когда Суру ушел, мне стало очень неуютно здесь, в совершенно незнакомом месте, - жилище человека, отдавшего за меня жизнь. Или подарившего мне свою?
Я прошелся по комнатке, разглядывая вещи. Их оказалось немного: несколько книг со странным, но понятным мне шрифтом, какие-то безделушки, неумелый рисунок - лицо девушки - на стене... всё чужое, чуждое...
Я лёг. Если закрыть глаза, то словно ничего и не изменилось, - я по-прежнему дома. Но каким был мой дом? Я помнил это... отчасти. Верить в то, что ничего не изменилось, было легко. Но в моей памяти жил иной человек, - пусть лишь отдельные его воспоминания, но это был по-прежнему Айскин Элари. А кем был я?..
Ни я, ни Элари уже не были отдельными. Мы слились, - точнее, ещё только начинали сливаться, - во что-то третье. Но во что?..
Мне стоило подумать об этом, но я стал вспоминать Элари, - это было единственное, что я ещё мог для него сделать, мой долг перед этим юношей, отдавшим мне свою жизнь. Конечно, это было нелегко. Прошло много дней, прежде чем его история стала понятна мне, - по крайней мере, в самой существенной её части. Я запишу её, как записываю сейчас свою, и расскажу вам, пусть это и будет рассказ от третьего лица. Но Элари продолжает жить, хотя бы лишь в моих воспоминаниях, - и, хотя это и небезопасно, я хочу, чтобы однажды он вернулся к настоящей жизни. Я знаю, что этому не бывать никогда, и хочу лишь, чтобы у нашей общей истории был хороший конец.
Часть 2: в расщелинах мира. Глава 1: Утро
1.
Сегодня Элари разбудило струившееся в окно утро, ясное и солнечное. Вчера он полночи бродил по таинственно-темным улицам города и проснулся много позже обычного.
Юноша пару минут, сощурившись, смотрел на солнце, потом вскочил и потянулся, хотя сегодня, в выходной день, никаких особых дел не предвиделось.
Теперь он жил один, и мог потягиваться нагишом, не боясь получить подзатыльник. К тому же, под одеялом он вспотел и мысль об одежде не привлекала.