Тэлботу вдруг захотелось, чтобы где-нибудь рядом сверкнула молния и осветила черты лица Элизабет.
— Я знаю, эта ночь вряд ли будет самой комфортабельной в твоей жизни, но сейчас у нас действительно нет другого выбора.
Элизабет долго молчала.
— Не выношу темноты, — наконец прошептала она.
Страх. Вот что он услышал в ее голосе, и это удивило его. Доброжелательная, всегда приветливая, всезнающая Элизабет Маккарти боялась темноты.
— Здесь вокруг нет ничего, чего стоило бы бояться, — заверил ее Тэлбот.
— Я ничего не боюсь, просто не люблю темноты, — выпалила Элизабет, но ни на дюйм не отодвинулась от него, и ее плечи по-прежнему касались его плеч.
Тэлбот не поверил ее словам. Темнота и впрямь ее пугала. И его это просто поражало. Ведь он беспрестанно твердил себе: она не нравится ему потому, что всегда четко контролирует себя, всегда кажется такой невероятно сильной и умелой.
Где-то глубоко внутри Тэлбот верил в то, что, если бы в ней было поменьше гордости и она бы чуть больше в ком-нибудь нуждалась, возможно, и его брат Ричард стал бы более зрелым и ответственным в своих семейных делах.
Все эти годы у Тэлбота не раз возникало желание узнать Элизабет поближе, и это обстоятельство пугало его и заставляло злиться на самого себя. Запретные мысли не раз испытывали на прочность его силу воли. И несмотря на то, что ему и сейчас не удавалось справиться с самим собой, он все же позволил себе проявить легкое любопытство.
— И давно у тебя эта боязнь темноты? — спросил он.
— И давно ты такой любопытный? — сердито ответила она, потом вздохнула и поправила ладонями волосы. Несколько прядей упали на плечо Тэлбота.
Он застыл от напряжения. Внезапно ему захотелось протянуть руку и прикоснуться к ее волосам, ощутить шелковистые локоны на ощупь...
— Мне кажется, самое лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это заснуть. Уверен, утром многие вещи будут выглядеть по-другому.
— Я на это особенно не рассчитываю, — едва слышно проговорила она.
Это были последние слова, которые они сказали друг другу той ночью.
Тэлбот постарался устроиться поудобнее, но напряжение, которое он испытал, когда сажал самолет на землю, довольно долго не отпускало его, не позволяя заснуть.
Элизабет, судя по всему, тоже никак не могла расслабиться. Она то и дело пыталась отодвинуться от Тэлбота, но все равно их плечи соприкасались. Некоторое время спустя она еще чуть-чуть отодвинулась. Он понял: она опасается, что, задремав, склонит голову ему на плечо и проспит так всю ночь...
Его первым побуждением было отпихнуть ее от себя. Он не хотел ощущать рядом тепло ее соблазнительного тела, которое могло вызвать у него нежелательное возбуждение, не хотел чувствовать едва уловимый запах сладкой, только что сорванной земляники, который источали ее волосы. Но он должен был согласиться с тем, что тепло ее тела доставляло ему удовольствие в промозглую, сырую ночь.
Он сомкнул веки, постарался успокоить волнение в теле, помня о том, что утром ему может понадобиться вся его сообразительность и энергия.
Если им улыбнется удача, то кто-нибудь заметит с воздуха их разбитый самолет. Или где-нибудь рядом окажется маленький городок.
Если же они оказались в самой глухой части огромного леса, где вокруг на несколько десятков миль ни единой души, им придется выбираться самим. Удача, казалось, ускользала от них все дальше и дальше, что ужасно сердило его.
А что, если он не сможет пройти нужное расстояние?
Тэлбот криво усмехнулся. Разумеется, Элизабет всегда была компетентной и изобретательной, и поэтому она, скорее всего, сконструирует носилки из ветвей и потащит его через лес... Это была последняя мысль, посетившая его перед тем, как он погрузился в беспокойный сон...
Тэлбот проснулся на рассвете и несколько секунд не мог понять, где он и что случилось. Прежде чем он открыл глаза, в мозгу смутно пронеслись события вчерашнего дня. Теплое женское тело прижималось к его груди, и его ноздри вдыхали аромат земляники.
Глубоко вздохнув, он наконец пришел в себя и все вспомнил. Катастрофа... Элизабет... лес. Его глаза широко раскрылись, и он увидел, что каким-то непостижимым образом они не только оказались на пушистом ковре из мха, но и — что самое неожиданное — в объятиях друг друга.
Лицо Элизабет было повернуто к нему, и он невольно начал рассматривать ее в тусклом неярком свете, продиравшемся сквозь кроны деревьев.