Наш утомительный путь по каменистой холмистой дороге, пролегавшей в пыли и грязи мимо многочисленных деревень, завершился ближе к вечеру, в небольшой долине, окруженной деревьями. В центре расположенной там деревни находилось большое и уютное поместье. Мне оставалось только удивляться представшей мне картине, поскольку раньше я ничего подобного в своей жизни не видел. Поместье состояло из двух «иингсанде» (прямоугольных домов) и семи величественных «рондавелей» (традиционных круглых хижин), выбеленных известью, ослепительной в лучах заходящего солнца. Рядом был разбит большой палисадник. Находившееся неподалеку кукурузное поле окружали персиковые деревья. За домами раскинулся большой сад, в котором росли яблони и разные овощи, а также были полосами высажены цветы и акации. Рядом стояла белая оштукатуренная церковь.
В тени двух эвкалиптов, которые украшали вход в главное здание, сидела группа примерно из двадцати старейшин племени. Вокруг поместья, наслаждаясь сочной травой, паслось стадо по меньшей мере из пятидесяти голов крупного рогатого скота и пятисот овец. Все было прекрасно ухожено. Представшая передо мной картина богатства и порядка просто поразила мое воображение. Это был Мэкезвени (в переводе с языка народа коса – «замечательное место»), временная столица Тембуленда, резиденция вождя Джонгинтабы Далиндьебо, исполнявшего обязанности регента племени тембу.
Пока я в немом восторге созерцал все это великолепие, через западные ворота прогрохотал огромный автомобиль, и люди, сидевшие в тени эвкалиптов, немедленно оживились. Сняв шляпы, они вскочили на ноги с криком: «Байетэ а-а-а, Джонгинтаба!» («Приветствую, Джонгинтаба!») – традиционное приветствие народа коса своему вождю. Из машины (позже я узнал, что этим величественным автомобилем был «Форд V-8») вышел невысокий коренастый мужчина в элегантном костюме. Сама его осанка, походка, другие признаки выдавали в нем уверенного в себе человека, привыкшего к проявлению власти. Его имя ему подходило, поскольку Джонгинтаба в буквальном переводе означает «тот, кто смотрит на гору». Он был сильным человеком, на которого смотрели все глаза. У него была смуглая кожа и умное лицо. Он принялся небрежно пожимать руки мужчинам под эвкалиптами, которые, как мне стал позже известно, составляли высший суд правосудия племени тембу. Это был регент, которому предстояло стать моим опекуном, покровителем и меценатом на ближайшее десятилетие.
В тот момент, когда я лицезрел Джонгинтабу и его ближайшее окружение, я почувствовал себя молодым деревцем, вырванным с корнем из земли и брошенным в середину сильного потока, чьему стремительному течению я не мог сопротивляться. Я испытал чувство благоговения, смешанное со смятением. До сих пор у меня не было помыслов ни о чем, кроме собственных удовольствий, не было более высоких амбиций, чем хорошо поесть и стать чемпионом в драке на палках. Я не думал ни о деньгах, ни о титулах, ни о славе, ни о власти. И внезапно передо мной открылся новый мир. Дети из бедных семей часто оказываются обманутыми множеством новых искушений, когда неожиданно для себя сталкиваются с огромным богатством. Я не был исключением из этого правила. Я почувствовал, как многие из моих устоявшихся убеждений и привязанностей стали ослабевать. Хрупкий фундамент, созданный моими родителями, начал сотрясаться. В это мгновение я увидел, что в этой жизни могу стать кем-то больше, чем чемпионом в драке на палках.
Позже я узнал, что после смерти моего отца Джонгинтаба сам выступил с предложением стать моим опекуном. Он брал на себя обязательства относиться ко мне так же, как к другим своим детям, и обеспечить мне те же льготы, что и у них. У моей матери не было выбора; вряд ли кто-либо мог отказаться от такой инициативы регента. Она была довольна этой ситуацией, поскольку понимала, что, хотя и будет скучать по мне, под опекой регента я получу воспитание гораздо лучше, чем под ее присмотром. Регент не забыл, что именно благодаря вмешательству моего отца он стал исполняющим обязанности верховного вождя.
Моя мать оставалась в Мэкезвени еще день или два, прежде чем вернуться в Цгуну. Наше расставание прошло без лишней суеты. Мама не произносила проповедей, не обращалась к мудрым притчам, не осыпала меня поцелуями. Я подозреваю, что она не хотела, чтобы я чувствовал себя опустошенным при ее отъезде. Скорее всего, все так и было на самом деле. Я знал: мой отец хотел, чтобы я получил образование и был подготовлен к жизни в большом мире, а в Цгуну я был лишен такой возможности. Нежный взгляд моей матери выражал любовь и поддержку, в которых я нуждался, и, уходя, она повернулась ко мне и сказала: «Укинисуфокото, Кведини!» («Крепись, мой мальчик!») Дети зачастую проявляют себя как совершенно несентиментальные существа, особенно если они поглощены какими-то новыми удовольствиями. В то время как уезжала моя дорогая мама, которая являлась моим первым другом, у меня голова шла кругом от восторгов по поводу моего нового дома. Зачем же мне было крепиться? На мне уже красовался новый шикарный наряд, купленный моим опекуном.