Регент сильно изменился, хотя, возможно, это настолько изменился я. Он ни разу не упомянул ни о том, что я сбежал, ни о Форт-Хэйре, ни о несостоявшемся браке по договоренности. Он был вежлив и заботлив, по-отечески расспрашивал меня о моей учебе и планах на будущее. Он понял, что я всерьез занялся устройством своей собственной жизни и что она пойдет по иному пути, чем тот, который он себе представлял и планировал. Он не пытался отговорить меня от моих планов, и я был благодарен ему за это неявное признание того, что я больше не являюсь его подопечным.
Моя встреча с регентом возымела двойной эффект. Я смог реабилитировать себя и в то же время восстановил свое уважение к нему и к династической семье племени тембу. Мне стало понятно, что я выработал в себе безразличие к своим старым связям отчасти для того, чтобы оправдать свою борьбу за самостоятельность и как-то облегчить боль от разлуки с миром, который я любил и ценил. Было приятно снова оказаться в теп лых объятиях регента.
В то время как регент, казалось, был вполне доволен мной, он не скрывал своей досады в отношении Джастиса, которому, по его словам, следует вернуться в Мэкезвени. Мне было известно, что Джастис завязал отношения с одной девушкой и не собирался возвращаться домой. После отъезда регента из Йоханнесбурга Бангиндаво, один из старейшин племени тембу, возбудил дело против Джастиса, и я согласился помочь Джастису, когда его вызвали к уполномоченному по делам коренных народов. На слушании я указал, что Джастис был уже вполне взрослым и не был обязан возвращаться в Мэкезвени только потому, что так велел его отец. Бангиндаво в своем выступлении не ответил на мои доводы, а вместо этого пытался сыграть на чувстве моего долга, на необходимости моей преданности регенту. Он обратился ко мне по моему клановому имени Мадиба. Это было явно рассчитано на то, чтобы напомнить мне о моей принадлежности племени тембу. «Мадиба! – сказал он. – Регент заботился о тебе, воспитывал и относился как к собственному сыну. Ты же теперь хочешь спрятать от него его настоящего сына. Это противоречит желаниям человека, который был твоим преданным опекуном, а также тому пути, который предназначен для Джастиса».
Речь Бангиндаво сильно задела меня. Джастису, действительно, была предназначена иная судьба, чем мне. Он являлся сыном вождя и должен был стать вождем. После слушания я сказал Джастису, что передумал и что, по моему мнению, он должен вернуться домой. Джастиса озадачила моя реакция, и он отказался прислушаться ко мне. Он решил остаться и, должно быть, сообщил своей девушке о моем совете, потому что с тех пор она никогда со мной не разговаривала.
В начале 1942 года, чтобы сэкономить деньги и быть ближе к центру Йоханнесбурга, я переехал из комнатки в доме мистера Ксомы в жилой комплекс Ассоциации занятости коренных жителей Витватерсранда. Мне помог в этом мистер Фестайл, управляющий шахтой из Горной палаты, который вновь сыграл судьбоносную роль в моей жизни. Он по собственной инициативе предложил мне бесплатное жилье в этом жилом комплексе, предназначенном для шахтеров.
Жилой комплекс Ассоциации занятости коренных жителей Витватерсранда представлял собой многонациональное сообщество, говорящее на многих языках современной урбанизированной Южной Африки. Там были сотосы, тсваны, венды, зулусы, педи, шангааны, намибийцы, мозамбикцы, свази, косы. Мало кто из них говорил по-английски, универсальным средством языкового общения была смесь множества языков, известная как фанагало[18]. Там я встречал как вспышки межэтнической вражды, так и исключительно вежливое общение, которое возможно среди людей разного происхождения. И все же я не чувствовал себя там комфортно, поскольку ощущал себя чуждым элементом. Ведь мне не приходилось проводить свои дни под землей, я учился (или работал) в юридической конторе, где единственным проявлением физической активности было выполнение поручений боса или укладывание канцелярских папок в шкаф.
Поскольку Ассоциация занятости коренных жителей Витватерсранда была своего рода перевалочным пунктом для приезжавших в Йоханнесбург племенных вождей, мне выпала честь встретиться со многими лидерами племен практически со всей Южной Африки. Помню, как однажды мне довелось общаться с регентом Басутоленда (сейчас – Лесото) Мантсебо Мошвешве. Ее сопровождали два вождя, оба знали отца Сабаты, Джонгилизве. Я спросил их о Джонгилизве, и в течение ближайшего часа, пока они рассказывали красочные истории о его ранних годах, мне казалось, что я вновь вернулся в страну своего детства.
18
Около 70 % лексики фанагало восходит к языку зулу, остальное – к английскому, африкаанс и другим языкам этнической группы банту.