проводили целые дни в мрачных увеселениях и попойках, практически ничего не делая ради
исправления своего прискорбного положения. Октавиану они послали письмо, в котором Клеопатра
просила оставить царство её детям, а Антоний просил предоставить ему возможность жить как
12
частное лицо где-нибудь в Афинах. Октавиан ничего ему не ответил, а что касается просьбы
Клеопатры, то он обещал подумать, но только в том случае, если она выдаст ему Антония, живым
или мёртвым – не имеет значения.
После непродолжительных раздумий, а раздумья имели место, Клеопатра была вынуждена
ответить категорическим отказом. Самое циничное в этом то, что она всё-таки всерьёз
рассматривала предложение беспощадного Октавиана.
Предчувствуя скорый крах и погибель, мать отправила меня в Индию. Меня сопровождал отряд
из двенадцати человек, а также мой учитель Родон и мой личный телохранитель, римлянин
Корнелий Вар. Последний был бесконечно предан мне и любил меня, как родного сына.
На десятый день пути нас настигла весть о смерти моей матери. Она и Марк Антоний лишили
себя жизни. Подробности я узнал позже. Говорят, что дело было так. Когда войско Октавиана, не
встретив практически никакого сопротивления, входило в столицу, Клеопатра заперлась в своей
собственной усыпальнице, чтобы достойно принять смерть. Антонию, возвращавшемуся с
наблюдательного пункта, откуда он видел, как его войска почти без боя переходят на сторону
противника, слуги сообщили, что Клеопатра покончила с собой. Ну, вы знаете, наверное. Об этом
многие писали.
Не видя никакого смысла жить дальше, Антоний сменил военную форму на парадную и
обратился с просьбой к единственному верному человеку, оставшемуся подле него, рабу по имени
Эрот. «Ты поможешь умереть своему господину?».
Сдерживая слёзы, раб закивал, затем схватил кинжал и быстрым движением руки вспорол себе
живот.
«Ты подал пример, – сказал Антоний. – Порой это лучше всякой помощи».
Он взял меч и шагнул к умирающему, который страдал и корчился от боли.
«Давай хотя бы я помогу тебе», – проговорил Антоний и одним ударом добил умирающего.
Потом он попытался убить и себя, но впервые в жизни его рука дрогнула, и он лишь смертельно
ранил себя. От болевого шока он потерял сознание, а когда сознание вернулось, у него уже не
оставалось сил довершить начатое. Он лежал в луже крови и просил хоть кого-нибудь прийти и
помочь ему себя убить. Но слуги и рабы не решались даже подойти к нему. Во всём дворце люди
затаились и находились в каком-то оцепенении от его криков и проклятий, которые он изрыгал на
головы всех, кто его слышал, но никто не приходил на помощь. Ни одна сволочь! О, люди, люди…
Так продолжалось довольно долго. Наконец к нему явился писец Диомед и сообщил о том, что
царица ещё жива и желает его видеть.
«Скорее, скорее, – захрипел Антоний, - несите меня к ней. Это боги даруют мне милость видеть
её перед смертью».
Слуги перенесли умирающего в усыпальницу к Клеопатре, и он умер у неё на руках,
счастливый от её присутствия.
«До встречи, луна моей жизни», - прошептал он напоследок.
И уже не услышал, как она сказала в ответ:
«Иди, мой любимый. Я скоро тебя догоню».
Мать похоронила его. А затем отравила себя, указав в завещании, что хотела бы быть
захороненной вместе с Марком Антонием. Жизнь пленницы, пусть и в золотой клетке, её не
устраивала. Было ей тридцать девять лет.
Не жизнь – печальная песня.
К слову сказать, может, для неё и хорошо, что всё обернулось таким образом… Она, помню, страшно боялась приближающейся старости.
Когда мы узнали о смерти моей матери, Родон принялся уговаривать меня вернуться в
Александрию. Он был красноречив и убедителен. Уверял, что престол принадлежит мне по праву, что никто не посмеет оспаривать моё право, что Октавиан воевал с Марком Антонием, а не с
Египтом; меня никто не тронет, поскольку я не собираюсь претендовать на что-то большее. Народу
нужен фараон, говорил он, а фараон лишь один. Твоя мать этого хотела бы, говорил он, ты должен
вернуться хотя бы ради неё. Я был вынужден согласиться, при том что Корнелий Вар, давший
13
священную клятву Марку Антонию и моей матери спасти меня, протестовал, предчувствуя
нежелательное развитие. Но решение я уже принял.
Мы повернули коней в обратную сторону. Однако когда до столицы оставалось буквально
полдня пути, меня охватили сомнения. Я вновь заколебался: стоит ли так беспечно рисковать. И
ради чего, собственно? Я вовсе не желал править Египтом. Не имел ни малейшего желания. Я не
хотел возвращаться домой. Вар меня поддержал. Но Родон снова призвал на помощь всё своё
красноречие… Он сказал, что моя нерешительность не понравилась бы Клеопатре, что она всегда
любила только смелых и дерзких мужчин. И что провести всю оставшуюся жизнь в бегах –
позорная участь. Родон умел убеждать. Он в совершенстве обладал умением блистательно и
феерично жонглировать словами и аргументами. Я почти дал себя уговорить, но врождённое
звериное чутьё подсказывало: возвращаться домой – ужасно опасно.
Тогда, отправив Родона на разведку в Александрию, мы разбили лагерь в глухом ущелье, подальше от дороги, ведущей в город.
Родон отсутствовал двое суток. Мы уже предполагали самое худшее, что могло случиться: что
он схвачен и его пытают, дабы выведать место моего пребывания.
Но всё было ещё намного ужаснее. О чём мы, конечно, не догадывались.
Мы собирались утром сняться с места. Не довелось. Ночью на наш лагерь напали. Это были
римляне. Они напали на нас без предупреждения, не разбираясь и не спрашивая наших имён. Сразу
стало ясно – Родон предал нас. Хорошо ещё, что мы выставили дозор и успели подняться по
первому тревожному сигналу. Впрочем, это ничего не меняло. Врагов было в десять раз больше. То
есть мы были обречены. И, прекрасно это понимая, мои люди стояли насмерть. Обречённость и
отчаяние придавали нам сил. Но спасти нас это не могло. Результат нашего противостояния был
предрешён заранее. Мои люди гибли один за другим. Зато каждый, умирая, умудрялся унести с
собой две-три жизни.
Я был молод. Если не сказать - юн. Мне шёл всего восемнадцатый год. Воин из меня был
никудышный. Хотя моим обучением занимался Корнелий Вар, но опыта и мастерства всё равно не
хватало.
В самом начале схватки вокруг меня образовалось плотное кольцо из моих телохранителей. Но
постепенно звенья кольца выпадали, кольцо редело и сжималось… Смерть впервые в жизни так
близко дышала мне прямо в лицо. Было жутко.
Мы бились. Мы дрались. Отчаянно. С остервенением! Обезумев от страха, от злобы и запаха
крови.
Одним из последних погиб верный Вар. Я, помню, бросился к нему, и он прохрипел:
«Сделал всё, что мог».
В следующее мгновенье здоровенный римлянин всадил мне меч в горло.
Жуть… И чудовищно больно…
- Я понимаю.
Запись 006
-
До сих пор мурашки по телу… Хотя потом меня убивали раз двадцать…
-
Обождите… Меч в горло… А что было после?
-
После? Ничего. Смерть - это сон без снов. Не помню, кто сказал, но очень похоже. Сон
без снов…
-
А потом?
-
Потом я проснулся. Как ни в чём не бывало.
-
Можно поподробней?
-
Можно. Наши убийцы, действующие по приказу Октавиана, не были ублюдками. Какие-
нибудь варвары просто бросили бы наши тела на съедение диким зверям и всяким пернатым
14
падальщикам. А эти соорудили погребальный костёр и сожгли наши трупы. Я очнулся лежащим
среди обугленных тел и пепла. Я был абсолютно наг, но на теле моём не осталось ни ран, ни