Если бы рядом была Пегги, он сдался бы, а не рисковал своей шкурой ради принципов, в которых он не был уверен.
Но Пегги умерла, а у него осталось совсем мало принципов, чтобы жить дальше. Это не игра с судьбой, в почти безвыходном положении. Ведь он пришел из общества, которое возлагало на каждого человека ответственность решать самому.
Чантхаваар заявил перед обедом, еще зевая:
— Пришло время вставать! Но стоит ли пытаться жить перед закатом. Ну что, пойдем?
Когда он повел их, следом за ними пошли полдюжины телохранителей.
— Для чего они? — спросил Ленгли. — Защита против Общинников?
— Общиннику об этом даже трудно подумать, — ответил Чантхаваар. — Если только они могут думать, в чем я сомневаюсь. Нет, они нужны мне против моих конкурентов. Браннох был бы рад видеть на моем месте некомпетентного преемника. Я много знаю о его агентах внутри Технона. У меня нет долгов, взяток я не беру, поэтому они вынуждены действовать не тонко, а напрямик.
— А чего они добьются, убив тебя? — спросил Блостейн.
— Силы, положения, может, какой-то части моего имущества. Или они могут быть самыми отъявленными моими врагами: я люблю щелкать их по носу в отличие от многих нынешних влиятельных деятелей. Мой отец был весьма мелким министром на Венере, мать — из общинников. Я получил положение, пройдя множество испытаний, и… растолкав локтями своих братьев, — Чантхаваар усмехнулся. — Неплохая шутка. Конкуренция привела меня в высший класс, признаваемый Техноном.
Неожиданно они оказался в прозрачном трубчатом путепроводе, и его движущиеся кольца подняли их вверх на головокружительную высоту над городом. С этой высоты Ленгли мог видеть, что Лора построена как единое целое: не было отдельно стоящих зданий, все они соединены, а внизу находились сплошные крыши нижележащих уровней. Чантхаваар указал на близкий горизонт, где торчала одинокая решетчатая башня.
— Станция контроля погоды, — сказал он. — Большинство того, что вы видите, относится к городу, Министерскому народному парку, но все, что находится за этой дорогой, — имущество, принадлежащее Тарахою. Он из чудаков, которые стремятся укрыться от природы, и он построил все это.
— Есть ли у вас небольшие фермы? — спросил Ленгли.
— О, Космос, нет! — Чантхаваар изумленно взглянул на него. — Они есть только на планетах Центавра, но я думаю, трудно придумать что-нибудь менее эффективное. Почти вся наша пища синтезируется, остальное выращивается на министерских землях — действительно, шахты и фабрики — каждая является собственностью какого-нибудь министра. Таким образом, наш класс сам себя содержит, как и Общины, которые на внесолнечных планетах взымают аренду. Здесь человек может иметь то, что он заработал. Государственные работы, так же, как и вооруженные силы, финансируются промышленностью во имя Технона.
— Но что делают Общинники?
— У них есть работа, у большинства — в городах, у некоторых — на полях. Многие работают на себя, как ремесленники или мастера. Технон поддерживает порядок, занимается демографическим контролем и производством, так что экономика функционирует нормально. А теперь сюда — это должно быть вам интересно.
Это был музей. Основная планировка изменилась немного, хотя были какие-то незнакомые приспособления для улучшения обзора. Чантхаваар повел их в историко-археологический отдел посмотреть века, близкие к их времени, Печально было видеть, как мало дошло — несколько монет,потускневшие вопреки электрическому восстановлению, осколки стеклянного стакана, фрагменты каменной доски с названием какого-то банка, ржавый остов древнего кремневого ружья, найденный в Сахаре при проведении ирригационных работ, мраморный обломок какой-то статуи. Чантхаваар сказал, что сохранились еще египетские пирамиды, часть Сфинкса, несколько бетонных дорог — все, что осталось от уничтоженных городов — обломки дамб в Америке и России, а также несколько кратеров от водородных бомб, а все остальное, сохранившееся, относится уже не менее, как к 35 столетию.
Время идет, оно безжалостно к гордым достижениям человека, которые исчезают одно за другим. Ленгли заметил, что посвистывает, как бы придавая себе храбрости. Чантхаваар заинтересованно навострил уши.
— Что это?
— Это окончание девятой симфонии «Freude Schone Gotterfunken» — когда-нибудь слышали?
— Нет, — странно было видеть выражение задумчивости на его костлявом лице. — Это прекрасно. Мне нравится такая музыка.
Они позавтракали на террасе ресторана, где машины обслуживали вычурно одетых с утонченными манерами аристократов. Чантхаваар оплатил счет и пожал плечами.
— Я ненавижу кидать деньги в мошну министра Агаза — ему тоже нужна моя голова — но надо признать, он держит хорошего шеф-повара.
Охранники не ели: они были приучены есть редко и быть неутомимыми в своей бдительности.
— Что ж, — сказал Чантхаваар, — основное на верхних уровнях мы осмотрели. Теперь нечто иное. Пойдемте, опустимся вниз.
Гравитационный лифт швырнул их на дно тысячефутовой пропасти, и они вступили в другой мир. Здесь не было ни солнца, ни неба: стены и конструкции из металла, полы мягкие и упругие, лабиринт узких, плохо освещенных переходов. Воздух достаточно свеж, но весь пронизан дрожью и пульсациями — дыхание гигантских машин, которые и являлись городом. Коридоры-улицы низкие, узкие, полные жизни, движения и шума голосов.