Пока что, погожим летним днем, матрос Вася ни о чем таком не думал, а посмотрел на висящий над бревенчатым пирсом и пыльными лопухами катер, на обнажившего голову командира и тоже снял бескозырку, почесав за ухом.
Катера было не просто жаль: настроение Васи уместно будет сравнить с состоянием погорельца. В пыли возле Васиных башмаков стоял чемоданчик с никелированными нашлепками на углах, а на чемоданчике, распяленная вешалкой, лежала новенькая, блестящая форменка.
Катер погрузили, осиротевший экипаж построили в колонну по два и повели в пустующую казарму.
Старший лейтенант Антабкин, человек прямодушный, искренне полагал, что свой катер он знает. Когда же он ознакомился с простынями сдаточных ведомостей, в которые этот катер запросто можно было завернуть вместе с мачтой, то впал в некоторую задумчивость. Там значились предметы, о существовании которых он никогда прежде не подозревал. Наутро задумчивость его усугубилась удивительным свойством малых посудин. Свойство это заключается в том, что стоит объявить какой-либо мотобот бездействующим, как всевозможные винтики, трубочки, болтики и планшайбы расползаются с него в одну ночь с непосредственностью тараканов. Ночи напролет просиживал старший лейтенант над пасьянсом бескрайних ведомостей, и чем дальше, тем меньше было надежд, что этот пасьянс вообще когда-нибудь сойдется. От забот и рассветных бдений старший лейтенант осунулся и начал стучаться в собственную дверь. Команда тем временем играла в футбол, делала в казарме приборку и трижды в день маршировала к береговому камбузу, беззаботно распевая:
Отрешенная песенка имела задачей прикрыть прозрачную грусть по катерному пайку.
Спустя некоторое время, в разгар июля, по цветущей воде к главному причалу Базы подошел, ворча на малых ходах, торпедный катер, и оттуда выбросили на стенку несколько ящиков со списанной аппаратурой. Затем на палубу катера, утирая после сытного борща губы, вылез Вася в поношенной белой форменке и с брезентовым подсумком на кожаном ремне. Снизу ему кинули красно-белую узкую повязку и подали автомат. «Пост займи, — сказал ему мичман. — Лейтенант через два часа на автобусе приедет». Вася прыгнул на белую стенку; катер, выхлопнув дымком, отвалил и мигом затерялся в пестрой, забитой кораблями гавани.
Вася занял пост.
Представьте себе бетонный, уходящий метров на триста в глубь гавани пирс, на котором свободно разминутся два грузовика, и по обе его стороны, ошвартованные кормой, десятки кораблей: крейсера и эсминцы, тральщики, плавбазы, сторожевики, и на всех этих кораблях тысячи матросов что-то красят, чинят, грузят, проворачивают пушки, запускают дизеля, тащат шланги, хлеб, узлы с бельем, лиловые коровьи туши… а в центре, при повязке, при четырех зеленых ящиках, — бравый Вася в белой форменке, за триста сорок миль от своего дивизиона, с автоматом за плечом, без курева и продаттестата.
Через два часа старший лейтенант не появился, как не появился он и через четыре. А еще через пару часиков Васе захотелось кушать.
Так уж устроен матрос: сколько ни дай ему съесть с утра, а к вечеру опять в брюхе пусто. Попросив на тральщике слева, чтоб приглядели за ящиками, Вася пошел на тральщик справа, где ему без разговоров дали миску горохового супа, длинный хвост от рыбы хек, вволю перловой каши и миску киселя. Вася поблагодарил, покурил с подсменным вахтенным, дал обстоятельную оценку современному состоянию жизни на флотах, согласился с собеседником и снова занял пост. Сытый, он смотрел в будущее благодушно.
На ночь с тральщика слева ему одолжили бушлат. Чай назавтра пил Вася на эсминце, обедал на крейсере, ужинал с ребятами малого противолодочного. Матроса, оставшегося временно без своего корабля и без начальства, на любой посудине накормят и встретят с радушием. Плохо без своего корабля. Это каждому понятно. Но есть в гостеприимстве и особый интерес. Набивши пузо и деликатно спросив сигаретку, матрос обязательно что-нибудь расскажет. Расскажет про бухту Веселую, в которой не был никто из них, да и не будет никогда, — какая там погода, какая земля, какие официантки в офицерской столовой. Расскажет про своего комдива, про боцмана, и выяснится, что флот всюду флот: приятно. К тому же, матрос может оказаться земляком, и пусть не из Ивашкина, а вовсе даже за пятьсот верст из Манушкина — все равно почти что брат.
Вечерами Вася смотрел, как выстраиваются вдоль бортов на поверку ребята, слушал, как выводят чистые горны зорю, вздыхал; горны часто наводят на вздохи. Гремели в палубных репродукторах властные команды, матросы в брезентовых рукавицах сбрасывали в воду тяжеленные швартовы, и крейсер, чей черед настал уходить, тянулся за буксирами к гранитным воротам, разворачивался на рейде, показав на фоне зари свой неповторимой красоты силуэт, — и пропадал.