Творилось небывалое.
Командир «сто восьмого» Громов объявил своим гребцам, что за победу в гонках каждый получит десять суток отпуска. Новость принес Дымов.
Шурка распрямился, крепко вытер обрывком тельника мыльные руки. Никто никогда не давал по десять суток за гонки в масштабе бригады. Но Громов свое дело знает и найдет, как устроить ребятам отпуск. Он бывал свиреп, несправедлив, однако никто на «сто восьмом» не имел привычки на него обижаться.
И Шурка и Кроха знали: решение Громова обсуждают сейчас на всех кораблях.
Только что Зеленов, прибиравший в командирском коридоре, рассказывал, как возмутился Назаров, когда боцман помянул про два внеочередных увольнения. «К чему это? Зачем это?.. Что за мода поощрять бездельников?..»
Бог с ними, двумя увольнениями, да и не в них вовсе дело.
Отпуск! Матрос за отпуск зайца догонит, блоху подкует, хрустальный дворец к утру выстроит. В ночных раздумьях, когда не спится — а не спится к середине службы все чаще, — дом перестает быть просто домом и девочка, с которой переписываешься, просто девчонкой. За годы житья по кубрикам — сдвигаются понятия и приходит уверенность, что там, где гремит на стрелках, уносясь к мирной жизни, экспресс, начинается и правит миром нескончаемый, вечный праздник.
Когда-то, во времена четырехгодичной службы, каждому матросу полагался отпуск, месяц отпуска; потом это дело свернули, и «сутки» стали мерой поощрения.
Пообещать гребцу отпуск… Капитан третьего ранга Громов играл не вполне честно — но безошибочно.
В кубрик спустился Доктор. Он ходил за чем-то на «двести пятый», там тоже ликуют: по десять суток за первое место командир положил — поверил в свою команду после гонок на рейде.
Шурка поглядел на встревоженные лица.
— А ну по местам приборки… Топай, Док, не мешай. Благодарю за информацию.
С приборкой уложились вовремя. Пока подсыхала палуба, взяли в оборот медяшку, и, когда Кроха пропел по трансляции: «По местам стоять! Приборку сдавать!» — кубрик был в норме. Проверял приборку по всему кораблю сам Назаров. В кубрике он недостатков не нашел. Поставив ногу на нижнюю ступеньку трапа, вдруг обернулся:
— Дунай. Передайте Дымову. В двенадцать тридцать построить шлюпочную команду на юте.
— Есть.
Назаров пошел вверх по трапу, и Шурка, вскинув руку к берету, крикнул:
— Смирно!
— Вольно, — отозвался с трапа Назаров.
— Вольно! — и Шурка снял берет. — Занятно…
Корабль дышал водой и чистотой. На стенке трясли одеяла и койки. У сходни стоял Доктор и важно хлопал по одеялам указкой. Если вылетало облачко пыли, хозяин одеяла поворачивал обратно. Мичман Карпов выдал свежие ломкие простыни, застелили койки. Спустился в кубрик Кроха, три койки разбросал: «Порядка не уважаешь — себя уважай. Внимание всем! Найду морщинку на одеяле — будем тренироваться. Вместо кино».
— И сказал старшина матросу: бери постель и иди. И матрос схватил койку и побежал, — очень серьезно сказал Сеня.
Дымов покосился на Сеню, на его койку (была она заправлена безукоризненно), поманил Шурку пальцем: пойдем-ка…
Вывел к шлюпке и опустился на колено. Провел рукой по килю, поддел ногтем пузырь краски и оторвал здоровый лоскут. Обнажилась черная древесина. Кроха раскрыл нож: лезвие без усилия вошло в дерево на сантиметр. Шлюпка промокла насквозь и сгнила на треть.
— Вот так.
Отобедали без аппетита.
В двенадцать двадцать девять Доктор, в черной форме и с повязкой рассыльного по кораблю, торкнулся в дверь кают-компании и доложил командиру, что гребцы гоночной шлюпочной команды построены по его приказанию: ют, левый борт.
Назаров вышел на ют, брезгливо глянул в низкое небо. Полз тихий ветерок; флаг и вымпел отсырели и не шевелились. Вдоль борта, сторонясь швартова, стояли в шеренгу гребцы: линялые береты, запачканные приборкой робы. Стояли по ранжиру, старшины вперемежку с матросами. Дымов, в черной форме, с повязкой дежурного, скомандовал и шагнул для доклада.
— Встаньте в строй, Дымов.
Кроха аккуратно повернулся, замер на правом фланге.
— Товарищи матросы и старшины, — скучно начал Назаров. — Как вам известно, завтра вся страна отмечает День Военно-Морского Флота. Командованием бригады утвержден план спортивных и культурно-массовых мероприятий. На десять ноль-ноль назначены гонки шестивесельных ялов, дистанция две тысячи метров. Шлюпка нашего корабля всегда…
Дымов чуть улыбнулся. «Шлюпка нашего корабля всегда…» — прочиталось отчетливо в его взгляде. Матросы, всю службу прошедшие при Демченко. Дымов, Дунай и Доронин уходят осенью. Разин и Сермукслис — весной. Семенов единственный молодой в этой команде. Равнодушные лица. Сколько слов они выслушали за три года? Ну, вот что…