— Ну-ну.
Перед всеми гонками Раевский лично руководил приготовлением шлюпки. Сегодня он вроде о ней и не думал.
— Возьми. На полке.
Шурка высвободил красный томик из тисков «Морского дела» и «Тактики» адмирала Макарова. Звонки отстукали «Слушайте все»:
— …Наряженным на дежурство и вахту построиться для развода на юте. Увольняемым на берег приготовиться к построению. Через две минуты в торпедной мастерской начнется демонстрация художественного фильма.
— Что крутить-то будут? — спросил боцман. — «Далекую невесту».
— Хорошее кино. Скажи, пусть мне стульчик поставят.
По коридорам, как на праздник, пер народ с банками и стульями. Замотанный за сутки дежурства рассыльным Доктор волок кресла для офицеров. Шурка скоро обеспечил стул боцману, поспешил на ростры.
Снабжение шлюпки — вещь серьезная и предусматривает все, что может понадобиться в одиночном походе. И на гонки, на дистанцию в одну и одну десятую мили положено было выходить на укомплектованной шлюпке. Не брали только рангоут и паруса.
Все имущество уже свалили на торпедный люк. Зеленов, разувшись, ползал в шлюпке, протирая днище. Карл волок от форпика груду концов. Лешка с Сеней смешно выясняли, какой из двух шлюпочных якорей легче. Сошлись на белом, выкрашенном серебрянкой: он был нарядней.
С якоря началось ощущение карнавала. Пока меняли бобины с пленкой, с кино сбежала уйма народу. Появился вздремнувший после вахты и отчего-то гордый Кроха в тапочках на босу ногу. Дела хватило всем, шлюпку обряжали, как елку. Собрали со всех ялов отпорники, запасные уключины, фонари, вымпелы, флаги — и долго, упиваясь торгом, спорили, что лучше, что новей и красивей. Заменили фалини и все многочисленные, тонкие шкерты: свежая пеньковая и нейлоновая снасть сразу придала шлюпке торжественность. Еще раз прошлись суконкой по полированному дубу шлюпочных люков и планширей. Карл преподнес новые кранцы, выплетенные тонко и чисто, специально к этому дню; такой кранец было жаль крепить к скобе, хотелось держать его на ладони и гладить, как теплого зверька. Лешка вынул вдруг новый флагшток. Этот флагшток он, неизвестно когда выбрав время, вытачивал, полировал, покрывал лаком на плавмастерской. Флагшток был несколько выше обычных, благороден и горделив. А мичман Карпов принес новый флаг. И не шлюпочный — катерный флаг, невесомой и тонкой шерсти, тоже чуточку больше и именно по флагштоку. «Выиграете, — суровея от своей доброты, сказал он, — на память отдам». Среди радостного гвалта высился Зеленов, перечень снабжения шлюпки он зачитывал как заклинания. Размахивал руками Иван, гневно доказывая, что запасные стекла к сигнальному фонарю — нужны. Коля Осокин учил Доктора накладывать на снасть марки. Красили серебрянкой крючья, затачивали топор, выводили на куске фанеры гоночный номер: 53. Фильм кончился, и народу на рострах прибыло. Любовно рассматривали, пробовали на вес весла, поднимая в темное небо узкие белые лопасти. Пришел добродушный и красивый, с влажными после душа и уложенными волной волосами Назаров, рассказал байку про то, как однажды его матросики на повороте возле буя старшину шлюпки потеряли: это была гонка! Остро зыркнул глазом боцман, молча исчез. Блондин скомандовал пить чай, и у шлюпки вновь остались вшестером. Сдержанно вышли на поверку, снова вернулись к шлюпке. Комплектация затянулась, зато сделана была на славу. Последним уложили, упрятали под носовой решетчатый люк якорь, не забыв надежно закрепить якорь-трос. Всем был памятен случившийся весной на «двадцать третьем» катере казус: сдавали задачу и в горячке забыли, запамятовали, что якорь, лежащий в скобах, с тросом не скреплен. Сдают, волнуются, азарт, в руках все горит; скомандовали «Отдать якорь!», ринулись два молодца, скобы на́ сторону, хвать якорь — и за борт! Долго потом стояли, глядя в воду и не понимая, как это можно: своими руками — и голый якорь за борт выбросить. Оценку им снизили. Бегали по дивизиону, якорь клянчили. Правда, рассказывали еще, что лет десять назад хитрый мичман Кузьмин взамен недостающего деревянный крашеный якорь приспособил. На рейдовых катерах якоря существуют больше для порядка, эти катера, где команда — четыре матроса, ночуют, приткнувшись носом в берег и заведя швартов на сосну, — или под бортом у корабля: у корабля еще и лучше, можно подкормиться, не разводя чадящий примус. Но как-то ночью, в туман шли в проливе с комдивом, видимость — ноль, комдив велел стать на якорь и, говорят, головою затряс, когда увидел, как якорь под форштевнем — всплыл…
Уложили весла. И загрустили — до того не хотелось прятать красавицу под чехол и топать вниз. Тонкий дух праздника кружил, не отпускал, и уйти от шлюпки было труднее, чем проститься с девчонкой в пьянящий майский вечер.