Накрахмаленный, дохлый от усталости Серега внес на трех пальцах поднос с антрекотами.
— Чудик, — сказал Дымов, — кормилец! А мы совсем забыли… Садись с нами!
— Да не хочу я, ребята, — вяло отнекивался Серега. — У кого курить есть?
— Тихо, — отверг Шурка десяток предложенных сигарет. Прогулялся до рундука, разломил заветную пачку: 1-я Ленинградская имени Урицкого. А что еще нужно старшему коку Сереге Солунину, уроженцу Канонерского острова?..
И когда умяли все призовое мясо и все трофейные торты и самый сказочный кусок торжественно пронесли в кают-компанию Леониду Юрьевичу, гребцы почему-то собрались в торпедной мастерской, где на рабочем столе сладко вытянулись весла — личный приз комбрига.
Это были весла!
— Ну, с победой, боцман.
— С Днем Флота.
— Хороший праздник… Лучший праздник.
— А напрасно ты ребят…
— Нажаловались.
— Вахта рассказала.
— «Вахта, вахта»… Верно, что комбриг торпедолов тебе предложил?
— Был разговор.
— Командиром будешь…
— Подумать надо.
— Они себя героями чувствуют! А мне герои на борту не нужны. Мне обыкновенные старшины нужны. Которые служить будут!
— Служить бы рад.
— Это ты брось… Хорошие ребята у тебя, боцман. Но — гордецы. Ох гордецы! Мне бы их — молодыми…
— Эге. Они такими и пришли.
— Двумя кораблями я командовал, и оба выводил в отличные. И этот — выведу. Выведем, Юрьевич?
— Пожалуй, соглашусь. Приму торпедолов.
— Жа-аль. Вот тебе честное: жаль. Давай — по последней. Добрый праздник. С победой?
— С Днем Флота.
Шикарные, заслуженные были весла.
— Выпить бы, — сказал Иван.
Выпить было бы очень даже здорово.
— Перебьешься, — сказал Кроха.
Великое слово — перебьешься. Очень многого не хватает порой человеку. Письма, например. Простого тепла. Но есть щепотка табаку, и слава богу: перебьемся. А когда курить нечего… Перебьемся.
— Пошли курить.
Закурили не спеша и с толком, с обстоятельностью людей, умеющих ценить безделье, спокойную погоду и тепло полуденного июльского солнца, сухость и чистый вкус настоящих ленинградских папирос. На банку рядом с Шуркой присел Блондин, взял папиросу, понюхал, разминая, закурил, прищурился на солнце и безмятежно, негромко — для одного Шурки — сказал:
— Спать иди. Хорошее дежурство. Готовность главных машин к двум ноль-ноль. Погрузка торпед — ноль часов.
— Уже сообщили? — так же негромко, чтобы не мутить покоя остальных, спросил Шурка.
— К ужину сообщат, — безмятежно сказал Блондин. Солнце и ясный табачный дым порождали в голове приятное кружение.
Шурка кивнул: принял к сведению. Блондин получил информацию неофициальным путем, но сомневаться в ее достоверности нужды не было. Значит, нужно идти спать.
— Привет, мальчики! — Придерживая бескозырку, с трапа прыгнул Женька Дьяченко.
— Здорово, — добродушно ответили ему. — Что ж ты, гад? Против родного парохода? За десять суток продался?
— Ребята!..
Все они понимали. Женился Женька весной, почти в одно время с Лешкой, и также видел жену после свадьбы раза два или три, а жила она — в трех часах езды.
— Знакомьтесь. Валентина.
Валя стояла на стенке, с любопытством разглядывая знаменитый «полста третий»: такой же, как все корабли. Корма, стальные тросы, протянутые на причал, кусок палубы с ободранной кое-где краской, огромная лебедка, надстройка с тяжелыми головами прожекторов, по боковым проходам палубы уходили куда-то вглубь рельсовые дорожки, а выше — смешение кранов, стрел, оттяжек, трапы, поручни. Краска блестела на солнце. Ничего особенного, а уж тем более красивого она не видела. На палубе возле лебедки — несколько чужих ребят в старых робах. И об этом Женька взахлеб говорил часами при их встречах и, как она догадывалась, будет говорить еще долгие годы после службы, когда уедут они к его родителям, на Северный Кавказ.
Вежливо раскланялись. Ей нельзя было на корабль, им нельзя было сойти.
— Слушай, — сказал Иван. — Скоро тебя обратно? Скучно без тебя.
— Подготовлю специалистов… У них все тральщики. А красиво вы нас сделали! Оч-чень красиво. Век бы греб с боцманом! Ну, побегу. Вале на автобус. Счастливо. С праздником! С победой!.. — Лихо отдал честь флагу, помахал рукой со стенки, подхватил девятнадцатилетнюю жену под руку, увлекая с собой и что-то с жаром и убеждающе ей говоря.