— Димыч, — вздохнул Шура и продолжительно высморкался. — А холодно, однако. Дима, спроси там у него — отчего эжектор не качает.
— Шура, — донесся искренний голос Харсеева, и Валька представил, как Захар свешивает в люк круглую голову. — Шура, я не знаю. Я оба клапана открыл.
В посту насторожились.
Шурка выдернул задницу из воды, мрачно посмотрел на Диму.
— На каждом корабле должен быть идиот. Но почему — в моем отделении?
Валя полез наверх вслед за Шуркой.
Ему было интересно узнать, какой из трех клапанов забыл открыть Харсеев.
Шурка тренировал Харсеева на включение эжектора минут пятнадцать. За это время с него и с Вальки натекла на палубу изрядная лужа.
— Итак, — сказал он наконец.
— Я не хотел, — неожиданно надулся Харсеев. — Я от радости все перепутал.
Шура не стал смеяться, и Валька снова удивился.
Шура задумался и, кажется, понял Захара. Сказал только:
— Отсек вылизать досуха.
На полубаке лежал бронзовый вал, и на конце его было нечто массивное, упрятанное в сшитый Иваном мешок. Шурка присел на корточки, развязал пеньковый тросик и обнажил вибратор — немножко похожий на тот, что был нарисован в описании станции. Толпился вокруг народ, скалил зубы. Пришлепал Коля Осокин, он успел снять только акваланг, черная резина костюма обсыхала на глазах, становилась матовой.
— Как? — спросили его.
— Ох, холодно, — обрадовался Коля.
— Эге, — непонятно сказал за спинами боцман. — Подняли.
Толпа раздалась. Боцман, вылепив губами невозможную степень сомнения, глядел на погнутый вал.
— Устройство. — Поднял голову, посмотрел на всех снизу точными глазками. Вскинул темный палец: — Раз-гиль-дяй!
— Начальники у него разгильдяи, — буркнул сидящий на корточках Шурка.
— Тоже верно, — согласился боцман. — Если сын «нельзя» не знает — мамка дура. Подняли, значит. А обратно втыкать?
— Э, товарищ мичман, — засмеялся Коля. — Это мы воткнем!
Заговорили о тросах, лебедках, сальниках. Солнце на закат пошло. Берега пустые и черные. На других кораблях гитары, гантели. Штаны сушат. Воскресенье.
Валя захотел разжать кулаки и прикусился: уже привычную неловкость в ладонях пробила злая боль. Ладони были иссечены как бритвой: сильно, слабо, много раз. Работа с тросами без рукавиц — вот как это называется.
Старпом допил чай и ушел; Шурка скомандовал «в исходное» и сказал, что сам не прочь помыться и соснуть в коечке.
— А вам, друг мой, — повернулся он к Вале, — рекомендую помочь Харсееву.
Валя сжал кулаки, покрылся потом. Разжал. Сжал, разжал, сжал, разжал, — перепадая из жара в озноб. Шурка ушел не оглянувшись. Это было обидней всего.
Вылизать пост досуха было сложно — фонтанчик журчал и журчал в канавке для троса. Валя с Захаром просто прибрали отсек. В середине этого занятия к ним слез квадратный боцман. Посмотрел, как заделана шахта, примерился — и ударил ногой по упору. У Вальки обмерло в животе…
Упор стоял.
Боцман страшно, со звоном, ударил еще, и еще!..
Упор стоял.
— Сопляки, — проворчал боцман. — Научились.
И довернул винт на целый оборот (а они втроем зажимали).
После ужина на Вальку налетел Дымов:
— Чей химкомплект в душе? Убрать! Выстирать. Мигом.
Он сдавал дежурство и шумел из последних сил. Валька не успел достирать робу, в душ крикнули:
— Новиков! В кубрик к Дунаю.
В кубрик Валя съехал кривясь: куда ни влезь, мешали рваные ладони. У раскрытого рундука грязным комом лежала его парадная форма. Элегантный, чистый, злой, высился рядом Дунай: он принимал дежурство.
— Это что?
Валя только вздохнул.
— Привести в порядок. К вечернему чаю.
— Есть.
Во втором кубрике начали фильм. Валя чистил, утюжил, дурел от пара. Сил не было вовсе. Предъявил Шурке чистую форму, тот не глядя махнул: в рундук. Выпили чай, вымыли палубу, побежали строиться на поверку. Волна стучала под кормой, слепил прожектор. Шура доложил старпому, все побежали спать, а Валя — стирать робу и резину. Кончил он за полночь. Шурка выудил его, уже раздетого, из темного кубрика, погнал мыть ноги. В три утра вышли в море. Стреляли минами. Ловили, вытаскивали, стреляли снова. Шел дождь. Проползая по палубе с мокрой миной, молодые жадно глядели в душную радиорубку. Там пищало на все голоса; Зеленов, обливаясь потом, в майке, горбился над ключом. В перерывах между тревогами все шли вниз, а Валя с Харсеевым чистили вибратор. Шура велел этот случай ценить: вне дока вибратор пощупать! Играли аврал. Волокли мину. Играли тревогу. Дымов кратко командовал у торпедного аппарата. Залп. Снова мину — горбом, свинячьим паром. Промокли до бесчувствия. Старпом кричал с мостика и походил на Петрушку. «Матрос должен обладать…» Когда крутились на полубаке, в глаза лез Шуркин фланец, он был чисто, даже лихо сделан — в этом Валя понимал; когда фланец опротивел совершенно, Валя пошел вниз и попросил записать его сегодня на вахту. Записали его в третью смену. В первой, с семи до одиннадцати, был Доктор. Доктору везло: вернулись после десяти и швартовались при прожекторах. Вал был уже выправлен, его обмяли прессом и проточили на миллиметр. «Миллиметр! — ругался Шура. — Миллиметр уплотнять!» Срастили вал с вибратором и пошли в пост, в подволок била вода, Коля Осокин вставлял вал в шахту, Димыч работал на лебедке, и все было нормально, потому что Захар висел на клапанах эжектора, а Иван принес замечательную набивку для сальников: «От сердца рву!» Шура с Захаром досуха вылизали отсек; Валю Шурка прогнал, и он успел еще поспать сорок минут. Без четверти три его разбудил Дымов. Он где-то провинился и стоял дежурным через сутки. Валя, шальной от недосыпа, расписался за автомат, за патроны, пошел на ют.