Шурка и Доктор вскочили.
Раздвигая портьеры синего плюша, шагнул через комингс веселый комбриг.
— Товарищ капитан первого ранга!.. — начал Доктор.
— Отставить, — махнул рукой в тонкой перчатке комбриг. — Фельдшер? Флагврач хвалил. А ты что? — сказал он Шуре. — Ранен — лежи.
— Сбрасывает.
— Ясно. Твой парень — Новиков?
— Мой, — спокойно сказал Шура.
— Хороший акустик.
— Хороший, — спокойно подтвердил Шура.
— Дурака свалял, Шура.
Из дальнейшего короткого разговора Доктор мало что понял. Комбриг приложил руку в тонкой лайковой перчатке к козырьку и вышел. Шурка с Доктором молча смотрели в открытую дверь, как шел он легко по валким коридорам — маленький, с мальчишеской фигурой, в канадке с меховым откидным капюшоном в полспины, в мятой лихой фуражке. Кобура с тяжелым большим пистолетом висела на длинных ремешках и била по бедру.
— Правда, что на адмирала представили? — спросил Доктор.
— Говорят, — рассеянно сказал Шура.
— А что там, со шваброй?
— Да ничего. Не смог поднять адмирал швабру, обиделся и корабль смотреть отказался. На линкорах, говорит, таких швабр не помню…
Удар в правый борт повалил их с ног. Брызнули осколками Докторовы бутылочки. Лопнул талреп и запрыгало кресло.
— …Это что?
— Это к нам кто-то швартуется… — Новый удар; наверху по палубе бегали и скребли тросами, в задраенный световой люк доносился гневный, сквозь противогаз, рев.
— Кроха матерится, — удовлетворенно сказал Шурка. — Давай кресло вязать.
«Сто восьмой» швартовался трудно.
Многотонная, медленная на глаз волна разводила размеренно корабли и так же размеренно сталкивала их. Момент соприкосновения оборачивался беспощадным ударом, отлетали леерные стойки, крошилось стекло иллюминаторов, и корабли, отваливаясь друг от друга, расходились вновь.
Заброшенные с полубака на полубак восемь, десять ниток стального швартовного троса лопались беззвучно и легко. С мостика — в путаной, растрепанной ветром ночи, в свете маскировочных синих фонарей — это выглядело достаточно красиво: голубые жилки металла провисали над черным провалом воды, слегка напрягались — и взлетали беспорядочно обрывки…
— Кто это у тебя на полубаке мычит? — спросил комбриг.
— Дымов, — недовольно сказал Назаров.
— Кроха? Нечего ему там делать. Убит.
Назаров только сжал зубы: одни молодые матросы оставались на палубе. Бог храни комбрига…
— Убит старшина второй статьи Дымов, — сказал он в микрофон.
— Командование баковой авральной группой принял старший матрос Семенов, — доложил в динамике ломкий, на диво спокойный, чуть смеющийся голос.
И на обоих кораблях услышали, как Дымов, сорвав противогаз, заорал во всю мочь, разъяренно:
— Сеня!! так тебя! бук-сир-ный трос подавай! так его!.. в две нитки! так их!..
— Дымов! — одернул громом репродукторов Назаров.
Динамики связи донесли обиженный голос Крохи:
— Товарищ командир! Должен я перед смертью чего-нибудь прошептать? Во всех книжках шепчут…
Комбриг захохотал звонко и от души.
Хохотом встретили Дымова и в кормовом кубрике, по другой причине: обиженная, злая физиономия его была черна от угольной пыли. Обрывок троса разбил коробку противогаза, и пыль пошла в трубку.
— …Чего?
— Да ты на себя посмотри!
Зеркало показало Дымову густо запорошенный углем нос и, печально звякнув, вылетело из рассыпавшейся рамки, разлетелось в сотни кусков.
— Кого принимаем? — спросили с интересом.
— «Сто восьмой». Спасают нас.
— Спа-са-ют? — спросил Раевский, и Лешка протяжно свистнул. Карл от обиды замурлыкал песенку. В кубрике стало тихо. Никогда прежде их не спасали, а спасали всегда они. Кроха огорченно вытирал лицо ладонью, кулаком, пока не стал похож, как сказал Женька, на недомазанного негра.