Александритовый артефакт Арден носил, не снимая: шнурок и сейчас обхватывал его шею, правда, сам круг соскользнул куда-то в подмышку.
— Эта формула, про корень… она же не работает. Это было просто упражнение, если хочешь, ммм, ироничное. Шутка такая, понимаешь?
— А где смеяться?
Он вздохнул.
— Заклинания очень лиричны, — мягко сказал Арден, сплетая наши пальцы, — и условны, и похожи на старые песни. И при этом они конкретны, Кесс, и каждое слово отсылает к действительной мировой правде. Нельзя вырвать корень горя, потому что его нет.
Я нахмурилась, собиралась возразить что-то, — а потом поняла.
Полуночь не ведает совпадений, — вот первое, чему учат двоедушников.
Не бывает совпадений; не бывает случайностей; не бывает неожиданностей; не бывает непредсказуемого, и свободного выбора не бывает тоже, — потому что Полуночь ведает дорогами, и она никогда, никогда не ошибается.
Мы сделаны из своей дороги. Мы срослись с ней, мы состоим из неё, — из каждого сделанного шага, из говорливого ковыля на лугу, из зовущего вдаль закатного солнца, из обидного жужжания мух, из жажды, из стёртых ног, из блаженных ночей на цветочном поле под шатром скатывающихся с неба звёзд.
Ты приходишь к развилке не сам, — тебя приводит туда дорога. Ты стоишь перед ней не сам, — вместе с тобой там стоят километры пройденного пути.
Ты знаешь теперь, что робкий запах, щекочущий нос, — это маки, и маковые поля были хороши. Ты видишь теперь, что уводящая вправо дорога забирает вверх, и уставшие ноги ноют заранее. Ты помнишь, как затопило низинный луг, и как страшно было глядеть в шумную воду с трескучего дерева…
Идти хорошо, — если есть карта, если есть цель, если есть путевые знаки и компас, и все они хоть что-нибудь значат. Но у тебя есть одна лишь дорога, и всякое новое «завтра» сделано в ней из «вчера». Если она приводит тебя в тёмный лес или обманчиво горящее огнями болото, так хочется сказать: это потому, что ты свернул не туда.
Но ты свернул, потому что с другой стороны надрывно выл кладбищенский гуль, и ты уже не можешь спутать его с басистой птицей.
Но ты знаешь гулей, потому что до того выбрал легко шагать вдоль реки.
Но ты прельстился рекой, потому что кто-то — когда-то — прокатил тебя до города на своей лодке…
Следует ли теперь заклеймить корнем зла лодочника, чья дорога была ничуть не короче твоей?
То, что храмовники называют судьбой — это цепочка причин и следствий, бесконечная, протянутая из прошлого в будущее связь. Она живёт в тебе, как ни отбрыкивайся, и каждый узелок на ней делает тебя — тобой; она проросла в тебе, и та лоза давно стала позвоночником; твои глаза — её бутоны, а пыльца густо размешана в твоей крови.
Кто виноват, что цветы вышли мелкими и синими? Наверное, кто-нибудь; но они уже твои, они уже проросли, и у тебя не будет других: из пройденной дороги не вырезать часть пути, не исправить пропахший сыростью октябрь на пропитанный солнцем август.
Не отменить.
Не вернуться.
Не переделать.
Дорога вьётся дальше, и ты делаешь шаг. И ещё один, и ещё, и ещё, и однажды — если будешь достаточно смел, — ты бежишь среди звёзд, чтобы поймать своё завтра и свою судьбу.
— Наверное, он ей выл, — вдруг сказал Арден, и лицо его одеревенело. — Конрад, твоей Трис.
Я пожала плечами. Мне не хотелось говорить о них.
— Так не должно быть. Пара — это не сумасшествие, и эта связь не должна… вот так. Ты не перестанешь быть собой, если почуешь меня.
Я вцепилась в артефакт и покачала головой. Всё это хорошо на словах; всё это просто, пока не о тебе.
Арден вздохнул, а потом вдруг улыбнулся:
— Когда оракул сказала, что я найду тебя в Амрау, родители страшно поругались.
Я нахмурилась.
— Потому что Амрау — дыра, и тебе не подходит провинциальная девица?
— Тьфу на тебя, — фыркнул Арден и нежно щёлкнул меня по лбу. — Дурашка. Отец говорил, что мы должны немедленно поехать в Амрау. А мама — что ноги её там не будет, а мне стоит поехать куда-нибудь на юг и не возвращаться никогда.
Я скривилась:
— Не сумасшествие, говоришь?
— Ну… вряд ли большее, чем другие.
Глава 72
Артефакт Трис бросила в лесу: то ли специально выкинула, то ли просто забыла забрать. За ним отправили лис, и уже поздним вечером они вернулись обратно с большим цинковым коробом, заполненным смесью мелкого песка и каменной соли.
Я ожидала, что мастер Ламба вновь вспомнит о секретности, и исследовать артефакт будут в тишине и за закрытыми дверями. Но меня всё-таки пригласили: утром, когда на небе ещё не загорелось и следа позднего зимнего рассвета, в комнате зазвенел телефон.