— А вот если мне нужно что-то такое… штучное. Куда обращаться?
— Смотря что… Лучше, конечно, найти мастера, который на чём-то таком специализируется. Скажем, все в той или иной степени умеют ремонтировать, но Чабита в этом правда лучшая. А если никого такого нет, то, наверное, в лаборатории.
— И как найти, кто специализируется?
Арден выглядел задумчивым и очень сосредоточённым.
— Есть справочник в гильдии, но там по больше части ерунда понаписана. Здесь же все всех знают. Что тебе нужно?
Он тряхнул головой.
— Мне? Да мне-то ничего. Просто подумал, что как артефактор я не очень, но, возможно, меня наймут где-то как заклинателя. Судя по уровню местной лингвистики…
Я покрутила идею так и эдак.
— Может быть. Зайди в лаборатории, в «Белом журавле» по-моему нет своего специалиста по словам, они иногда сдельно нанимают из университета. Почему бы и нет?
И, увидев, как Арден просветлел лицом, спохватилась:
— А твой наставник согласен, что это достаточно… «смещает горизонты»?
Но Арден только фыркнул:
— Я могу не пересказывать в подробностях.
И подмигнул.
Наконец, злосчастный оберег от проклятий был закончен. Вышел он кривоватый, и потери силы на одной из граней были гораздо выше допустимого, — но я решила, что мастер Кеппмар сочтёт результат удовлетворительным.
— Погуляем завтра вечером? — предложил Арден, когда мы шагали к остановке. Как-то естественно получилось, что он держал меня за руку. — Можем заранее выбрать заведение побезопаснее!
— Извини, — я смутилась, — завтра никак, у меня уже планы. Может, вечером на неделе? Или ты опять будешь прогуливать?
— Ну, если на меня больше ничего не упадёт…
И мы засмеялись.
Взрыватель, покушение — подумать только, какие глупости. Даже в детективах пишут, что в первую очередь важен мотив. А тут такие сложности, и ради чего — повышенной тревожности у одной там слушательницы вечерних курсов?
Бедный мастер Роден, должно быть, безудержно икает от всего того, в чём я его мысленно обвинила! Такие артефакты наверняка применяют в полиции, а это — экспериментальная разработка. Клиент, наверное, не сам её сделал, а привёз сертифицировать, но тут понадобился второй образец, и он решил восстановить уже взорванный…
К тому же, в стекле явно был красный перец, а Арден говорил только про чёрный…
Совпадения. Просто совпадения, которые бывают в обычной жизни. Не такие уж и маловероятные, если подумать.
Вдалеке показался трамвай, — он катился через снег, цветной и рогатый. А мы стояли на улице, переплетая пальцы, и это было очень холодно и очень приятно.
— Арден! Ты ведь не стал бы мне врать, правда?
Он улыбнулся.
— Конечно, — он взъерошил мне волосы ладонью: покровительственный и какой-то нежный жест. — Конечно же, я не стал бы тебе врать.
Трамвай, подняв облако мелкого снега, остановился. Мы коротко поцеловались, я вскочила на ступеньки, и вагончик со звоном тронулся. Поправила шапку, накрутила прядь на палец, — и долго смотрела, как фигура Ардена скрывается за поворотом.
Конечно же, он мне врал.
Глава 11
Был ещё только ноябрь, а на улице — зима, и запах осенней простуды совсем смыт морозной свежестью.
Снег лежал обманчиво-воздушный, хрустальный, и по нему плясали, красуясь, солнечные лучи. Молочный дым паровоза превращался во влажную изморозь, оседая на первых вагонах белёсой вуалью; мягкое свечение заснеженных фонарей такое открыточное, словно вот она, Долгая Ночь, уже на пороге.
Казалось, вот сейчас, ещё минутка, — и железнодорожный вокзал утонет в густых ультрамариновых сумерках, небо загорится тысячами цветных огней, и с запада на восток побегут вереницей воздушные призраки-звери.
Пока же звери не бегали; пока же перрон шумел и гомонил группой подростков из училища, и среди них возвышался, как печальный рыцарь, красноглазый пожилой двоедушник.
Нам с Трис повезло, и группа оказалась в другом вагоне.
Лунные никогда не спят, но проводят едва ли не треть суток на тонком плане; колдуны каждое новолуние обращаются к Роду; а двоедушники — двоедушники иногда выбираются погулять, потому что без этого зверь болеет и чахнет.
Первое время после побега я клялась себе: больше никогда, никогда-никогда, ни за что я не стану превращаться. Увы, даже в навеянном артефактом сне зверь оставался зверем, и понадобилось всего-то одиннадцать недель, чтобы он начал буянить и прорываться наружу, ни о чём меня не спрашивая. Тогда я ненавидела его, ненавидела превращения, и каждую вынужденную прогулку отбывала с такой тоской, словно гуляла не по лесу, а по каменному квадрату тюремного двора накануне расстрела.