Потом бегала несколько месяцев, случайно выбирая маршрут. Сменила документы. И прожила в столице почти полгода, чтобы убедиться: они действительно потеряли мой след.
Смешно, но сейчас я даже не могу толком оценить, сложно ли это было. Звучит, вроде как — не очень? Или, наоборот, чересчур? Первый год свободы превратился в моей памяти в перевареную кашу на воде, из тех, в которых, как в клейстере, застревает стоймя ложка — и невозможно понять, из чего вообще она сделана.
Тогда ласка тоже вредничала. Однажды, ещё до Огица, я вообще очнулась в двадцати километрах от города, в вонючей норе и на птичьих трупах; к счастью, было лето, и я кое-как смогла добраться обратно.
Но чем дальше, тем слабее она становилась, и тем гуще был окружающий её туман. Однажды, должно быть, мой зверь уснёт насовсем и утонет в этой молочной дымке.
Я надеюсь, что тогда ласка снова станет воздушным призраком и побежит вслед за колесницей Полуночи через чернильное небо, горящее тысячами огней. Я надеюсь, что для неё тогда снова начнётся Охота, и кто-то другой — не я, — свяжет с ней свою судьбу.
Тогда я перестану быть двоедушницей. И моя дорога станет наконец из далёкого, тоскливого несбывшегося — воспоминанием.
Это будет больно, я знаю. Это будет страшно, потому что кто ты такой, — лунный без маски, колдун без рода, двоедушник без судьбы?
И всё равно я отчаянно жду. Потому что только это и будет свободой.
В понедельник Чабита сердилась и загоняла всех так, что все эти философские глупости вылетели из головы.
Отдавали на чистку погодник, и где же он? Вот? А почему же некрасивый? Ну да, реставрировать не просили, но нельзя же отдавать клиенту такое!..
В смысле — раствор для чистки серебра кончился? А куда ж ты его дела? Пьёшь его, что ли, за счёт мастерской?.. Будешь теперь учитывать расход по журналу! Да, каждый раз. Да, в миллилитрах! Потому что нечего транжирить, или что же — не твоё, так и не жалко? И вот здесь в расчётнике подпиши.
Каки ещё пять процентов? Он же так и не пришёл!..
В общем, до самого вечера все работники старались пореже попадаться Чабите на глаза, и только мастер Финеас был, как всегда, совершенно спокоен, — потому что это как раз он и занимался причиной всех наших бед. Волчья Корона, начищенная до сияющего блеска, покоилась на бархатной подушечке с кистями в тяжёлом сейфе за бронированным стеклом. Рядом с сейфом стоял суровый недружелюбный детина, вооружённый автоматом и ещё неведомо чем.
Ласки приехали перед самым закрытием, и я не смогла удержаться от соблазна на них поглазеть. Притаилась за шторой, смешавшись с группкой таких же любопытных.
Их было трое. Старшая ласка совсем не изменилась с нашей прошлой встречи: тот же острый нос, цепкий взгляд, совершенная до последнего локона укладка, морщинки-лапки в уголках глаз. Её сопровождали две девушки помладше, суровая на вид заклинательница и девица с глупыми косичками.
Чабита называла старшую Матильдой, — я сильно сомневалась, что это её настоящее имя. Ради высокопоставленных посетителей гостевую дверь заперли, включили софиты над столом, и Чабита вынесла корону.
Она блистала, и даже Финеас, подмышкой у которого я оказалась при этом подглядывании, зачарованно вздохнул.
Мы за шторой ждали каких-то спецэффектов, но их не было. Ласка надела белые перчатки, аккуратно переложила корону в простую коробку для украшений, а коробку — в небольшой саквояж. Подписали документы, обменялись бланками с водяными знаками; девица с косичками аккуратно сложила их вчетверо и убрала во внутренний карман. Они коротко попрощались — и ушли.
Бездельники, ругалась потом Чабита на нашу зашторную встречу шпионов. Позорите мастерскую!
Словом, всё было как обычно.
Во вторник я согласилась-таки погулять с Арденом, и после занятий мы довольно мило посидели в кофейне у канала. Он делал мне лиричные комплименты, я краснела и пыталась отшучиваться; потом болтали о заклинаниях, о том, почему в древнем языке два будущих времени, о мастерских, женской дружбе и кинематографе. Арден рассказывал смешные байки про свою учёбу, а я, стараясь не сболтнуть лишнего, про кедровый лес у подножья Амрау и то, как детьми мы собирали землянику и продавали проезжим варенец в стеклянных стаканах и пирожки с салом, луком и картофелем — по местному рецепту.
— О! Я их помню. Пока едешь в машине, они ужасно вкусные, а если есть просто так — ни о чём.
Я засмеялась, а потом спохватилась:
— Ты бывал в Амрау?
— Четыре или пять раз, — он кивнул. — Одна… чтоб ей икалось… в общем, одна женщина предсказала мне, что я встречу там свою пару.