— А кто ты, или скажешь, ты охренеть как умна? Ну испугалась, мелкая была, бывает! Как только выживала все эти годы совсем без мозгов?!
— Твоими молитвами!
— Оно и видно! Но теперь-то у тебя должен уже был проклюнуться разум?! Никто не пытался тебя убить! Да, мы тупанули с ребятами и не поняли, что ты не заигрываешь, что ты это всё всерьёз. Но убить свою истинную — это надо быть совсем отбитым. Это было тупое совпадение, сейчас-то ты понимаешь или нет? Не-до-по-ни-ма-ни-е!..
— Не бывает! Совпадений.
— Действительно! То есть совпадений не бывает, но в судьбу ты не веришь, и мне пойти нахер, да?!
В его голосе появились густые рычащие ноты, как бывает с хищниками за секунды до самопроизвольного оборота. Глаза его пожелтели, — но мне было наплевать.
— Ублюдок, — прошипела я, и пальцы напряглись, готовясь взорваться когтями, — чтоб тебя тёмные…
Он зарычал в голос, ласка оскалилась, — и в этот момент раздался ровный, глуховатый металлический стук.
Я вздрогнула и замолчала. Арден дёрнулся. Стук продолжался. Мы переглянулись; Арден отошёл к окну и выглянул на улицу, я помотала головой.
Он сообразил первым:
— Батарея. Мастер Дюме предлагает нам держаться в рамках.
— О, я к ним ещё даже и не подходила!
Арден скомкал и бросил на пол, к моему пальто, мокрое полотенце и взъерошил волосы пальцами.
— Кесса. Пожалуйста, сними артефакт, и давай поговорим, как нормальные люди. Или мне всё-таки надо содрать его самому?
— Только попробуй, — с расстановкой сказала я. — Только попробуй меня тронуть, и я найду способ превратить твою жизнь в ад.
Арден посмотрел на меня с недоумением, а потом вдруг отступил и расхохотался. Хохотал долго, с чувством, захлёбываясь; потом кое-как успокоился и рухнул на кухонный стул; глянул на меня и снова засмеялся.
Смех был… здоровые люди так не смеются.
— Кесса, ты тупая? — наконец, сказал Арден, утирая глаза. — Нет никакой «моей жизни», которую ты во что-нибудь превратишь, и «твоей» отдельной жизни, в которой ты будешь радостно гарцевать «на воле».
Все кавычки он издевательски показывал жестами, и каждый раз, напрягая левую руку, морщился.
— Есть наша жизнь, Кесса, и я не думаю, что ты действительно хочешь сделать её ужасной. Сними наконец эту свою дрянь и иди сюда, ну?
Я нащупала под свитером круглый диск артефакта и вцепилась в него до боли в пальцах. Я ужасно устала. Мне не хотелось больше ни язвить, ни грубить, ни спорить; больше всего мне хотелось досмотреть эту безобразную сцену на ускоренной перемотке и выкинуть её из головы навсегда.
«Это можно устроить», написал мастер Дюме, когда я просила безопасности. И кем я была, что решила поверить? Как будто мало видела вранья!
Нельзя ничего устроить. Здесь не с кем договариваться. Вместо ушей у него декоративные элементы, новомодный держатель для шапки, а вместо эмпатии — оскорблённая самцовость.
— Нет никаких «нас», — хрипло сказала я. — Нет и не будет. Я не хочу быть твоей. Ищи другую дуру.
Арден глубоко, рвано втянул воздух, выругался и отвёл взгляд. А я вдруг выдохнула:
— Я тебя не выбирала.
— Да я бы тоже, знаешь, предпочёл кого-нибудь получше.
Отчего-то очень хотелось плакать. Стечь по стене, утопить лицо в коленях, накрыть голову руками — и просто разрешить слезам течь. И пусть слёзы перейдут во всхлипы, а всхлипы в вой; может быть, мне давно пора бы вымыть из души и свой застарелый страх, и боль одиночества, и детскую мечту, что у меня будет однажды что-то моё, и дурацкую надежду однажды вернуться домой.
Я свернусь в комок, натяну на плечах шарф и представлю, что меня обнимают чьи-то руки. Приглажу волосы, убеждая себя в том, что это чужая ладонь. Я скажу сама себе: тише, маленькая, — и от этого мне станет теплее и легче.
На какую-то секунду я позволила себе замереть в этой картинке, а потом села на стул и вздёрнула подбородок:
— Я слышала, что у двоедушников может быть несколько пар. Может быть, мы поищем… другие?
Арден невесело усмехнулся.
— О, я искал, и даже ездил в святилище. Но знаешь что? Если они и бывают, то определённо не с нами.
— Что ж. Значит, уж извини, истинной любви у нас обоих не будет.
У Ардена было… странное лицо. Глубокие тени на бледном лице казались почти синими, а глаза — больными; сукровица текла по татуировкам на левой руке прямо на выстланную клеёнкой столешницу.
Он смотрел жадно. Переплёл наши пальцы, сказал хрипло:
— Мы могли бы попробовать…
Я сбросила его ладонь со своей: