— Почему он уехал? — в который раз спрашиваю я. — Как он мог уехать? Он же не мог её не узнать!..
— Тшш, — шипит тётя Рун.
В волосах Ары — лёд. Она уродлива и страшна, но я-то знаю: она прекрасна, как принцесса Полуночи, она лучше всех.
Кто-то — может быть, это я, — кричит, захлёбываясь, пока крик не превращается в вой.
Я буду на неё похожа. Я буду на неё похожа. Я вырасту, и я буду на неё похожа.
Я выпуталась из свитера и встряхнула головой.
Они хорошие, мои девчонки — такие разные, иногда чуть-чуть буйные, но хорошие. И, конечно, они не Ара. Никто не Ара; воды той реки давно утекли; та дорога заросла травой, а у меня теперь — другая.
И на этой дороге нет моей пары, потому что я запретила себе пахнуть и чуять. Потому что я напоила артефакт кровью, убаюкала зверя туманами.
Потому что всё закончилось, да. Всё закончилось.
— Ну правда, вдруг…
— Хватит, — я выправила воротник рубашки из свитера, — Ливи, ты сама говорила: нюхать людей — неприлично.
— Сексом трахаться тоже неприлично, ну и что?
Трис закрыла Мареку уши руками:
— Не слушай эту глупую женщину, малыш.
— Тоже мне, специалистка по детям…
— Ливи!..
Я покачала головой. Хорошие они, весёлые; и пришли все утром в воскресенье, хотя я не звала и не просила, но Ливи, конечно, всё поняла.
— Не забалтывайся про артефакты, — Ливи материнским жестом поправила мне волосы, — спроси что-нибудь про него, мужчины это любят. Смотри ему в лицо, но не переигрывай. За еду пусть сам заплатит, он же приглашал. И понюхай! А то вдруг он воняет козлом, зачем тебе козёл, сама подумай?
— Совершенно ни к чему, — очень серьёзно подтвердила я. — Ты же знаешь, я не согласна ни на кого кроме Большого Волка. Я же сама тоже волчица, ррр.
— Балда, — отмахнулась Ливи.
Марек жизнерадостно агукнул и засунул палец Трис в нос.
— Мы узнали его сразу, — Ара кружится по комнате, её пальцы летают, выплетая защитные узоры. — Его запах будто становится тобой, и он теперь мой, а я — его. Это как… взрыв. Ох, Кесс!.. Мы гнались за ним через всё небо, и смотри-ка — догнали!
Она так счастлива, а я не могу обрадоваться: ведь это значит, что Ара уедет. Я не хочу, чтобы она уезжала. Ара такая ужасно взрослая, а я совсем, совсем не умею без неё.
— Красивый? — ревниво спрашиваю я.
— Да какая разница? Полуночь сплела нам одну дорогу. Будь он хоть одноглазным, он всё равно мой.
Она подмигивает заговорщически и смеётся:
— Но он хорош, Кесс! И я видела его тура, там такие рога… и туры, говорят, хозяйственные.
Я обнимаю её, утыкаюсь в неё носом, — передник пахнет теплом и травами, — а она снова смеётся.
Я знаю, что мама недовольна: они, мол, совсем ещё дети; это её вторая Охота; стоило бы подождать. Но Ара такая врослая, Ара такая упрямая, и Ара всегда знает, чего она хочет.
— Ну же, кнопка…
Я отпускаю её, и она укрывает себя плетениями. Накидывает полушубок, надевает сапоги, застёгивает на руке часы. Подмигивает мне:
— Маме не говори.
И она уходит. И она никогда не вернётся.
А я вырасту её бледной тенью.
— Готова?
Я оглядела себя в маленьком настольном зеркале. У меня нет ариных белых волос: так, мышиная коса, которую надо стричь покороче, чтобы не выглядела совсем уж бедно. Черты лица у меня грубее, губы тоньше, глаза блёклые.
Я не уродина, нет. Просто Ара была волшебная, а я — обычная.
Поэтому и поймала Ара тонконогую серну, а я, как язвительно заявил брат, «мохнатую крысу».
Ливи подвела мне губы карандашом и остранилась, довольная:
— Главное, не кипишуй. А полезет кусаться — зови полицию!
Трис украдкой вздохнула.
А молчаливая Бенера вдруг порывисто меня обняла.
— Я сделаю тебе призму, — сказала она тихо. — Которая усилит твою искру.
Её серебряные глаза светились лунной силой.
— А я ловец, — щедро пообещала Ливи. — От плохих снов.
— Ты его главное всё-таки понюхай, — Трис, как всегда, скептична. — Клин клином, как говорится. К тому же, это бесплатно…
Наверное, они все были правы. Мне пора что-то делать, если одного неуклюжего жеста постороннего зверя достаточно, чтобы так выбить меня из колеи. Я давно другая; я давно сильнее.
Стоит поглядеть на двоедушника хотя бы для того, чтобы вспомнить: это прошлое — прошло.
Глава 4
Мой погодный артефакт всё-таки торопился, а не показывал ерунду: снег начался ещё в ночь на субботу и шёл без перерыва больше суток. К полудню воскресенья Огиц был весь укутан снегом, как пуховым одеялом; солнечные лучи плясали в белизне сугробов, а небо было синее-синее, словно выкрашенное эмалью. Башню с часами тоже засыпало, да так, что тонкая стрелка забуксовала и остановилась. Теперь там, наверху, суетились люди.