— Институтов не кончали.
Стало неуютно. Наверное, мне и правда стоило бы это знать, как знать ещё сотню-другую разных умеренно бесполезных вещей. Нет ничего такого в том, чтобы не иметь особых способностей, но безграмотность — безграмотность отлично лечится старанием.
— Хочешь, будет не белка? Придумай кого-нибудь другого.
— Летучая мышь.
— Эмм… не знаю, как будет летучая мышь. Но могу попробовать описать.
Он пыхтел над водой минут пять. Сперва я вслушивалась, потом окончательно запуталась и перестала. Мимо проскрежетал трамвай; они в Огице напоминали жизнерадостные красные сосиски и ходили связкой из трёх или четырёх крошечных коротких вагончиков. Только так получалось маневрировать на извилистых улицах.
Наконец, Арден счёл формулировку достаточно точной, отпустил заклинание — и вода смёрзлась… ну… скажем, это было отдалённо похоже на огурец с ушами. Арден выглядел уязвлённым и смотрел на своё творение обиженно, а я кусала губы, чтобы не засмеяться.
— Ты это всё на ходу сочиняешь? — спросила я, пока Арден устраивал огурец по соседству с белкой. — И вот это вот про… «чтобы корень горя был вырван окончательно и безболезненно» — тоже?
Он едва заметно поморщился.
— Да это так, лингвистическое упражнение. Заклинать на возврат по правде лучше бы как-нибудь по-другому. И где обещанные красивые лестницы? И виды? Если надо, могу ради них ещё как-нибудь опозориться!
Я не выдержала и рассмеялась.
Он был очень забавный: глаза улыбались, а длинная тёмная коса распушилась. С ним было немного, как-то по-хорошему неловко, а ещё — очень легко.
Я аккуратно погладила ледяную белку и улыбнулась:
— Уже совсем близко.
Глава 5
Если по правде — Огиц весь состоит из лестниц. Чтобы добраться до мастерской, я каждый день сначала выхожу на балкон своего третьего этажа, спускаюсь оттуда по уличной лестнице во внутренний двор, а из двора потом поднимаюсь по другой лестнице на улицу. Там трамваи едут по крутому склону, а люди шагают по тротуару, составленному из широких ступеней. Мне — вниз, до проспекта. Там два квартала по прямой (но чтобы перейти мост, нужно сначала подняться по лесенке, а потом спуститься), затем на перекрёстке направо и вверх по узкой лестнице четыре пролёта. Потом высокое крыльцо — и я на месте.
Словом, в Огице никого не удивить лестницами. Но то всё лестницы утилитарные, а есть ещё другие — для красоты.
Вообще, мы могли бы по ним и подняться, от часовой башни это почти по прямой. Но тысяча двести заснеженных ступеней вверх — то ещё удовольствие, поэтому я повела Ардена кругом, и вот теперь мы наконец добрались до верхней площади.
Здесь склон становился чуть более пологим и оттого — застроенным. Забавные дома — с одной стороны в три-четыре этажа, с другой в один, — лепились к земле, а между ними вились десятки лестниц.
— Они выложены цветной плиткой, — пояснила я, когда мы подошли к перилам. — Вон, где почистили, немного видно. Летом здесь очень красочно.
— И так хорошо.
Это и правда было хорошо. Солнце разбросало по снегу золотые блики, а ветер гнал по склону блестящий серебром позёмок. По правую руку горел фонарями кампус, а слева мигал трамвайными огнями серпантин.
— А вооон там, — я перегнулась через перила и вытянулась, — такое тёмное, видишь? Это станция канатной дороги. Её уже много лет строят, но так и не запустили.
Арден стоял чуть позади, и, наверное, станции ему не было видно. А выпрямившись, я вдруг обнаружила, что он как-то естественно приобнимает меня за талию.
Постояла. Взвесила. Через плотную ткань пальто и пушистый шарф я не чувствовала ни чужого тепла, ни его близости, но рука оказалась неожиданно тяжёлой.
Лежит прилично, можно сказать — культурно. И перчатки, опять же.
И вообще, взрослые ж люди.
Я скосила взгляд в сторону и поняла, что Арден опёрся свободной рукой на перила, чуть склонился, и наши лица оказались на одном уровне. Нос у него, конечно… только на монетах и печатать, — для всего остального можно было бы обойтись носом и попроще. Глаза тёмные, не разглядеть, какого цвета; волосы выбиваются из-под шапки.
А губы тонкие, по-мужски бледные.
Арден смотрел на меня будто бы с ожиданием, и я смутилась. Неловко облизнула губы. Снова посмотрела ему в глаза и совсем растерялась.
Мне кажется, — или он и правда хочет чего-то такого?
Я зажмурилась, и почти сразу ощутила лёгкое касание в уголке губ, и ещё одно, и ещё — пока я не ответила рваным выдохом.
Влажно. Немного странно. Дыхание тёплое, а губы холодные, но я быстро отогреваю их своими; чужие ресницы щекочут лицо.