Так, я могла навскидку вспомнить немало учёных-воронов, храмовников-снегирей, учителей-медведей, воинов-росомах и всех остальных, и для всей сотни в моей памяти жили тройки ключевых слов: волки — это воля, опора и лидерство, лисы — чутьё, правда и служение, а мыши — уют, семья и достаточность.
Ласок в этом списке не было. Мы не учили ни их символов, ни их имён. Но сами ласки их, конечно, знали, и за тяжёлой бронированной дверью минус второго этажа, после узкого, обитого металлическими щитами коридора со смотровыми окнами, за ещё парой дверей был парадный, полный кичливого самолюбования, весь в мраморе и серебре, холл.
Все стены здесь были увешаны портретами без подписей. Рядом с кожаным диваном — выгравированная в металле карта мира. Напротив входа пустующий ресепшн с кофемашиной и многоэтажной конструкцией из чашек, а над ними — гигантский, в два человеческих роста, кинжал с обмотанной чёрным шнуром рукоятью.
На его лезвии выбито:
«ЦЕЛЬ. ТАЙНА.»
Третьего слова на кинжале не было.
Пока лифт ехал вниз, мне всё казалось: я тону. Погружаюсь и вязну. И здесь, в этом пустынном холле, противоестественно пропахшем горьковатым кофейным духом, мне отчаянно не хватало воздуха.
После побега мне, конечно, было интересно про ласок, — кому бы не было? И я вызнавала про них понемногу, где получалось: то в библиотечной книге, то в газетной заметке, то в выпуске новостей, в которых нет-нет да мелькало в кадре знакомое лицо.
Оттуда я знала, что у ласок есть какие-то свои, закрытые для всех других зверей, структуры, включённые в Службы старших из Волчьих Советников. И что упоминают ласок в каких-то таких контекстах, что от них бросает в дрожь: по большей части, когда кто-то умер какой-то смертью, которую невозможно представить натуральной, и вместе с тем нельзя объяснить.
Правда, все эти истории были худшими образчиками жёлтой прессы. Да и вошедший в холл молодой мужчина, с которым приветливо поздоровалась Матильда, не казался чудовищем во плоти. И кофе был совершенно обычный, не слишком даже хороший, — кофе как кофе.
Когда я жила в Новом Гитебе, там был зенит Охоты, и я наблюдала издалека, как вереница подростков кланяется Принцессе Полуночи и взмывает в горящее цветными огнями ночное небо.
Как они бегут там, среди призрачных силуэтов зверей, — неразличимые, туманные, дикие.
Как озаряется вспышкой ночь, когда человек становится зверем.
В газетах потом напечатали сводку: что поймано, мол, тринадцать куриц, двадцать четыре овцы, два орла, пять ящериц, лось, перепёлка, медведь и горностай, а вот волков, увы, ни одного не поймали. И в том списке — довольно длинном — была ласка. Но я, как ни старалась, её не вспомнила.
— Принято думать, будто ласки — они ласковые, — задумчиво сказала Матильда, убирая чашку на поднос для грязной посуды. — Это хорошая для нас, полезная мысль, потому что она очень глупая. Если хочешь знать моё мнение, ласка — важнейший из зверей, после волков, разумеется. Ты же знаешь, что весь клан ласок принёс клятвы Большому Волку?
Я пожала плечами. Именно этого я не знала, — но глупых историй про прошлое начиталась достаточно, хотя и были они по большей части об истории Клановых Войн.
Ласки были крошечным кланом, меньше семи десятков зверей, от этого они и не попали в Большую сотню. Сейчас, должно быть, во всём Лесу найдётся от силы три дюжины ласок. И тем не менее, во времена Клановых Войн ласки, говорят, контролировали весь старый ельник, а вассальным кланам дозволяли жить на своих территориях.
Правда, всё это было давно. За это время немудрено и ласок с ежами перепутать.
— Это и твоя клятва тоже, Кесса, — мурчащим голосом сказала Матильда. — Это великая клятва, большое обязательство на крови, которое нельзя прервать смертью. А знаешь, о чём она?
Я снова пожала плечами. Если Матильда думала, что её слова хоть как-нибудь вдохновляют на свершения, она заблуждалась: с каждой минутой сбежать хотелось всё сильнее.
— Ты знаешь? — с нажимом спросила она.
— Нет, — вынужденно сказала я, глядя в сторону.
Шнурок, которым обмотали гигантский кинжал, был шёлковый, плоский, как лента, и среди чёрных ниток плясали узорами серые, складываясь в витые символы. Пришлось прищуриться, чтобы их разглядеть.
Я поняла раньше, чем она сказала:
— Это клятва убить Крысиного Короля.
Третьим словом в шнурок было многократно вписано и всякий раз перечёркнуто: «ХВОСТ».
Глава 48
Матильда рассказывала долго, красиво. Про великую миссию; про оплот государственности; про наследие предков и заветы Полуночи. Про избранность Большим Волком, про нависшую над Лесом — она почему-то всё время говорила про Лес, как будто застряла там, во временах трёхсотлетней давности, — опасность и чуть ли не про долг перед родиной.