Я уставилась на него. Почему испорчена репутация только женщины? Почему так же не мужчины? Почему получалось, что мужчинам позволено это, а женщинам – нет. Я хотела получить ответы на мои вопросы. А как относиться к тому случаю, когда во время пикника я наткнулась на папу и Дарлинг Скотт? Воспоминание было так живо, но я не решилась упомянуть об этом, хотя случай всплывал в моей памяти как нечто, что не выглядело плохо, но было плохо.
– Хорошо, – сказал папа, – но помни – ни слова об этом твоей матери. Эта тайна навсегда останется между нами.
– И Эмили, – горько напомнила я.
– Эмили всегда выполняла все, чтобы я ей не говорил, так будет и впредь, – объявил он.
Затем папа развернулся и направился к двери. Он обернулся и по его суровому лицу пробежала улыбка. Почти так же быстро папа снова стал прежним и нахмурился, прежде, чем оставить меня одну, чтобы обдумать то, что только что произошло между нами. Сгорая от нетерпения, я бросилась вниз рассказать все Евгении.
У Евгении был не очень удачный день. Последнее время она все больше зависела от приборов, облегчающих ей дыхание и принимала много лекарств. Ее полуденный сон длился все дольше, чаще ее можно было увидеть спящей, чем бодрствующей. Она выглядела бледнее обычного и очень похудевшей. Даже малейшее ухудшение ее здоровья пугало меня, и когда бы я не заставала ее в таком состоянии, мое сердце начинало биться, а в горле образовывался ком. Я вошла к ней в комнату и увидела, что Евгения лежит в постели, ее без того крошечная головка выглядит еще меньше на фоне огромной белой пуховой подушки. Она как бы погружалась во все эти тюфяки, съеживаясь на глазах, и, казалось, вот-вот вовсе исчезнет в них. Несмотря на очевидные неудобства и усталость, ее глаза загорелись, как только я вошла.
– Привет, Лилиан!
Евгения с усилием оперлась на локти, чтобы сесть. Я бросилась к ней на помощь. Затем я взбила ей подушку и усадила ее поудобнее. Евгения попросила немного воды и отпила глоток.
– Я ждала тебя, – сказала она, протягивая стакан. – Как школа?
– Прекрасно. Но с тобой-то что? Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила я ее. Я села к ней на кровать и взяла ее за руку. Ладонь Евгении была такой маленькой, мягкой и невесомой, будто из воздуха.
– Со мной все в порядке, – быстро сказала она. – Расскажи мне о школе. Было что-нибудь новенькое?
Я вкратце рассказала ей об уроках математики и истории и о том, как Роберт Мартин окунул косичку Эрны Эллиот в чернильницу.
– Когда она встала, чернила запачкали ей сзади все ее платье. Мисс Уолкер была в ярости. Она вывела Роберта из класса и так отлупила его классной линейкой, что даже через стены нам были слышны его вопли. Он не сможет сидеть, наверное, целую неделю, – сказала я, и Евгения рассмеялась. Но ее смех перешел в ужасный кашель, приступ которого был так силен, что, казалось, он разорвет её на куски. Я поддержала ее и осторожно похлопала по спине, пока кашель не прекратился. Лицо Евгении покраснело, ей трудно было дышать.
– Я бегу за мамой, – крикнула я, поднимаясь, но она схватила меня за руку с удивительной силой и затрясла головой.
– Все в порядке, – прошептала она, – это часто случается. Со мной все будет в порядке.
Я закусила губу и, проглотив навернувшиеся было слезы, снова села рядом с ней.
– Где ты была? – спросила Евгения. – Почему ты так долго не заходила ко мне?
Я глубоко вздохнула и начала рассказ. Ей понравилось слушать о волшебном пруде, а когда я сообщила ей о своем желании и желаниях Нильса, и о том, что между нами произошло, лицо Евгении так и вспыхнуло от волнения. Она забыла о своей болезни и почти подпрыгнула на кровати, умоляя меня снова рассказать об этом, не упуская ни одной детали. Я даже не успела дойти до самой неприятной части моего рассказа. Еще раз я описала ей, как Нильс попросил меня пойти вместе в одно особенное место. Я рассказывала ей о птицах и лягушках, но это было не то, о чем она хотела услышать. Евгения хотела знать наверняка, как целоваться в губы с мальчиком.
– Это так быстро произошло, – я подумала и добавила, – ну я помню, что меня слегка бросило в дрожь.
Евгения кивнула, широко раскрыв глаза.
– А потом? Что потом? – быстро спросила она.
– Озноб сменился волной тепла. Мое сердце сильно забилось, я стояла так близко к нему. Я могла заглянуть прямо в его глаза и увидеть там свое отражение.
Евгения сидела, открыв рот.
– Потом я испугалась и бросилась бежать из леса. Тогда-то Эмили и увидела меня, – сказала я и сообщила, что случилось в результате. Евгения с интересом слушала о том, что папа, словно следователь, заставил меня воссоздать то, что, как он думал, могло произойти.
– Он думал, что Нильс забрался тебе под блузку?
– Ага.
Я была слишком смущена и растеряна, чтобы рассказать Евгении о том, как долго папа ощупывал мою грудь. Евгения была смущена его поведением почти так же, как и я, но она не стала на этом подробно останавливаться. Вместо этого она взяла меня за руку и постаралась успокоить.
– Эмили просто завидует тебе, Лилиан. Не позволяй ей командовать тобой, – сказала она.
– Я боюсь, – сказала я, – боюсь тех рассказов, которые она выдумывает.
– Я хочу увидеть волшебный пруд, – неожиданно объявила Евгения с удивившей меня энергией. Пожалуйста. Пожалуйста отвези меня туда. Пусть Нильс тебе поможет отвезти меня.
– Мама не разрешит и папа не позволяет мне ходить куда-либо с мальчиками без сопровождения взрослых.
– А мы им и не скажем. Просто пойдем и все, – сказала Евгения. Я отсела немного, улыбаясь.
– Что такое, Евгения Буф? – сказала я, подражая Лоуэлле. – Только послушай, что ты говоришь. Я не припомню, чтобы Евгения предложила сделать что-либо такое, что мама с папой не позволили бы.
– Если папа узнает, я скажу ему, что это я – твое сопровождение.
– Но ты же знаешь, что это должен быть кто-нибудь из взрослых, – сказала я.
– Ну, пожалуйста, Лилиан, пожалуйста, – умоляла Евгения и потянула меня за рукав. – Скажи Нильсу, – начала мечтать она. – Скажи ему, чтобы он встретил нас там… в эту субботу, хорошо?
Меня удивила и развеселила просьба Евгении. Ничто за последнее время – ни новые наряды, ни игры, ни обещания Лоуэлы приготовить ее любимые кушанья и пироги – ничто ее так не волновало.
Даже те прогулки по плантации в инвалидной коляске, которые я устраивала ей, не приносили ей такого удовольствия. Это был первый случай за все время, когда интерес и желание Евгении оказались сильнее ее изнурительной болезни, ставшей тюрьмой для ее маленького хрупкого тельца. Я не могла ни отказаться, ни сделать то, чего хотелось бы вопреки папиным предупреждениям и угрозам. Ничто не пугало меня так сильно, как мысль о возвращении к волшебному пруду вместе с Нильсом.
На следующий день по дороге в школу, Нильс не мог не заметить холод во взгляде Эмили. Она ничего ему не сказала, но следила за мной как ястреб за жертвой. Мое общение с Нильсом ограничилось приветствием, а затем я пошла радом с Эмили. Он шел со своими сестрами, и мы оба избегали взглядов друг друга. Позже за ланчем, когда Эмили была занята работой, которую ей поручила мисс Уолкер, я прошмыгнула к Нильсу, и рассказала, что сделала Эмили.
– Мне жаль, что я подвел тебя, – сказал Нильс.
– Все в порядке, – сказала я. Потом я рассказала ему о желании Евгении. Его глаза расширились от удивления, и он улыбнулся одними губами.
– И ты сделаешь это даже после всего случившегося? – спросил Нильс. Его взгляд стал мягче, встретившись с моим, пока я рассказывала о том, как это важно для Евгении. – Мне жаль, что она так больна. Это жестоко, – сказал он.
– Конечно, и я с удовольствием пойду туда снова, – быстро добавила я. Нильс кивнул.
– Хорошо. Я буду ждать недалеко от твоего дома в субботу после полудня, и мы отвезем ее. Когда мы встретимся?
– После ланча, я часто беру ее на прогулку около двух часов, – сказала я. Наше свидание было назначено. Несколько мгновений спустя появилась Эмили, и Нильс быстро отошел прочь поболтать с мальчишками. Эмили так свирепо посмотрела на меня, что я не выдержала и опустила взгляд, но спиной все еще ощущала, что она на меня смотрит. В этот день и все последующие дни на этой неделе домой я шла с Эмили, а Нильс – между своими сестрами. Мы едва разговаривали и старались пореже смотреть друг на друга. Эмили, казалось, была довольна.