Паша Чиспияков сходил за хлебом и свежими помидорами, принес старый тулуп. Кончался август, ночи стали холодными, в кителечках к утру стало бы не сладко. Николай и Саша устроились на бревнах против кутеповской калитки. Накинули на себя просторный тулуп.
Паша, присев рядышком, поинтересовался:
— Вы, наверное, недавно из армии? А я еще не служил... Как считаете, стоит мне идти в милицию? Возьмут в уголовный розыск?
Николай потянулся за вторым помидором, терпеливо, чтобы не обидеть, объяснил: — Знаешь, Паша, в угрозыске работать — особые статьи надо иметь в характере. Храбрость, например. А ты еще и армию не отслужил, что сам о себе знаешь? Да, скажем, совсем простое задание — вот так просидеть с нами, всю ночь...
— Разве это трудно? — Паша искренне удивился.
— Пока не трудно, не известно только, что может произойти через минуту. Какой он фортель выкинет, этот Кутепов?
Словно в подтверждение этого со стороны дома раздались глухие удары. Саша сбросил тулуп, вскочил, за ним Николай, кинулись к калитке — тут никого не было, побежали вдоль забора в проулок. Их догнал Паша, бросил на бегу:
— Так и знал!
— Чего знал? — Николай остановился.
— Знал, что этот дурак Сенька что-нибудь натворит! Он еще давеча говорил, мол, попробует выманить Мишку из дому. Вот он сейчас камни на крышу и бросает.
Паша не ошибся.
Сенька стоял в проулке вместе с какой-то девушкой и мальчуганом лет семи-восьми. Брал из рук мальчишки камни и бросал в темноту, в крышу кутеповского дома — камни скатывались по шиферу с громким стуком.
Николай подступил к Сеньке, спросил грозно:
— Вы что здесь делаете?
Сенька, распаленный собственной храбростью, огрызнулся:
— А чего же, понимаешь, ждать, пока вы расшевелитесь? Надо брать Мишку, покеда еще кого не подстрелил!
Сашка крутанул Сеньку за руку:
— Слушай, ты!.. Сам под пулю лезешь и других тянешь?
Приказал непререкаемо:
— Марш по домам! Если я тебя, Сенька, сегодня еще раз увижу, пеняй на себя! Пятнадцать суток обеспечу.
Угроза как будто подействовала. Парень повернулся, незлобливо чертыхаясь, исчез во тьме вместе с мальчиком и молчаливой девушкой.
Николай и Саша вернулись к своему посту. Никаких признаков жизни в доме не было, что делал там Кутепов, было непонятно.
— Может, уже ушел болотом? — предположил Саша.
— Может, и ушел, — мрачно ответил Николай. Потом обратился к Паше — паренек так и крутился около них: — Что он вообще-то за человек, Кутепов?
Паша ответил сразу, словно ждал вопроса:
— Знаете, я сам удивляюсь. Такой всегда спокойный мужик, и не сказать, чтобы пьяница. И чего он развоевался? Еще учительницу не отпускает...
— Интересно, спиртное у него еще есть?
— Если медовухи нет, то откуда? В поселке сейчас ничего не купишь.
— Вот я и спрашиваю, нет ли у него чего домашнего?
— Не знаю.
— А какое ружье?
— Шестнадцатый. Одностволка.
Они опять уселись на бревна. Саша достал «Север», закурил.
— И откуда все берется? — заговорил опять Паша. — Ведь не скажешь, чтобы дядя Миша был сильно злой. Просто удивительно. Как смерть человека: вчера ходил, разговаривал. И вдруг... раз — и мертвый. Так и это. Вчера сосед мой был, а завтра — заключенный...
— Ну и при чем тут «злой», «не злой»? Вон в Ольжерасе вчера пьяный шофер сбил девочку, прямо насмерть. Он что, злой был, когда утром шел в гараж? Или злым стал, когда стакан браги выпил в обед? Сам он, может, и не злой, только людям от него зло... Так и Кутепов, сосед твой... Учительницу силком держит. Жена не известно, выживет ли... Вот тебе и злой, не злой...
Николай посветил фонариком на часы — шел третий час ночи. Сказал Паше:
— Все, парень, ступай домой. А за тулуп спасибо, утром заберешь.
Привалившись к теплой, мягкой овчине, Николай глядел на далекие яркие звезды, слушал сонное сопение Табачникова. Валя, не дождавшись его, видимо, позвонила дежурному, тот, как положено, успокоил — ничего, мол, серьезного, утром освободится с дежурства, придет... Вот тоже случай: в первый месяц, как пришел из армии, познакомились в кино, их места оказались рядом, и все... На всю жизнь... Потом вспомнилось, как зимой ловили насильника. Вот это была засада! Мороз за тридцать, а они в снегу у железнодорожного полотна лежат. По насыпи неспешно вперевалку ходил для приманки в женском пальто и платке Илья Бацура, грузный, широкий, как торговка с рынка. На втором часу лежания стало совсем морозно, зубы сами собой выстукивали дробь, самое скверное было в том, что нельзя даже встать, побегать, чтобы согреться. Боялись спугнуть преступника, какого-то типа с отклонениями в психике, который уже дважды пытался перехватывать работниц завода железобетонных конструкций, возвращавшихся с вечерней смены. Женщинам удалось убежать, но слухи о насильнике распространились, и женщины стали бояться ходить на работу в ночные смены.