Агафонов внизу еще, едва только открыл гостям, почувствовал, что между ним и субъектом в бородке взаимопонимание вряд ли возможно.
— Кока, — прогудел Валерий Михайлович, — не будем трогать науку... И не приставай к ребенку. Что-то долго ты с ее плащом возишься...
— Сразу и заметят, не дадут взрослому человеку красивую девочку в руках подержать.
— Ты, небось, ради гостей и бутылку выкатишь? — Валерий Михайлович шагнул в комнату.
— Почему нет, когда да... Можно виски заморского, можно пивка — «Световар» есть, креветочки.
— На виски глаз ложу, и с пивцом... Только ты, наверное, креветки варить не умеешь — диссертацию не по ним пишешь...
— Обижаете... — Костя щелкнул тумблером на усилителе. — Что поставить?
— Ты же знаешь, — Валерий Михайлович погрузил тело в застонавшее кресло, — ну и мебеля у тебя, музыки не надо.
— Поставь, Костя, Иглесиаса или итальянцев, — протянула, по-московски растягивая гласные, Ирина.
Костя бросил взгляд на бородача.
— Ну, если женщина просит... — развел тот руками.
Собеседником Валерий Михайлович оказался еще худшим, чем можно было полагать. Фразы он выкатывал плотно, одну за другой, не давая никому вклиниться. Рокотал баритоном, разминая пальцами креветок, подливая в стакан пиво; при этом высоко поднимал бутылку, взбивалась пена и ложилась рваными хлопьями на его усах.
...Валерий Михайлович прихлопнул по столу ладонью, словно поймал в воздухе последнюю фразу и припечатал ее.
— Дело в том, что мы самая безалаберная нация на свете...
Агафонова так и подмывало сцепиться с «надеждой отечественной науки»: Валерий Михайлович раздражал, в его словах сквозило что-то сквалыжное, похожее на кляузу.
«Сидит вот круглый человек, пьет пиво и скорбит, — размышлял Агафонов. — Лишенец. Бедолага. Все проблемы — полчаса до работы на метро ехать надо».
— Хвалимся тем, что изобрели паровоз, а сделать — кишка тонка, пришлось покупать у немцев. — Валерий Михайлович повесил на усы очередную порцию пены.
Агафонов не выдержал:
— Паровоз, кстати, не мы, а англичане изобрели.
— Да ты никак грамотный? — Валерий Михайлович уставился на Агафонова, как будто только теперь его и увидел. — Надо быть не грамотным, а сообразительным. Вот ты, — ткнул он пальцем, — ты сидел?
— Как это? — опешил Агафонов.
— Как положено. Согласно кодексу.
— Да вы что?
— Ах, не сидел? Ну, ничего. — И добавил по-английски: — Будем надеяться на лучшее.
— Надеюсь, этого не будет, — тоже по-английски ответил Агафонов, ответил автоматически, хотя, может, и в пику бородатому, судя по произношению, тот языка не знал, а просто пижонил.
— Вот, — Валерий Михайлович бросил слово так, словно уличил в неприличном, — спикаем...
— Володя английский в школе будь здоров сечет, — пояснил Костя.
— Ах, так! Мы есть учительница? Тогда ясно, откуда у нас комплексы. Школы поовдовели, а работать в бабском коллективе...
— А что, скажите, плохого в бабском? Может...
Но Валерий Михайлович досказать не дал — стал просто топтать:
— Да-а-а... Делать вид, что работаешь, когда делают вид, что тебе платят, это...
— Да если хотите знать... — Агафонов запальчиво повысил голос.
— А вот этого не надо, — Валерий Михайлович расстегнул пуговки жилета и откинулся, почти лег на мягкие валики. — Обсуждать проблемы среднего образования я не намерен и воспоминания рыцаря школьного журнала мне ни к чему. Кока, неси своего длинного парня, трахнем мы его[1], а то тут товарищ нервничает.
— А виски на пиво ничего?
— Неси, неси, да и колбаски порежь, тараканы эти надоели, — он отмахнул от себя коричневую горку креветок. — Надо чего посущественнее пожевать. Правда, кутенок?
Ира, когда ее тронули за плечо, вынырнула из своих дум, отпила пиво, которое в ее стакане, казалось, не кончится никогда, провела тонкой рукой по бороде соседа.
— Правда. И поставь, Костя, поновее что-нибудь, это я у тебя слышала...
Костя перещелкнул тумблеры магнитофона, выскользнул на кухню, загромыхал тарелками.
— Говорим красиво... — Валерий Михайлович пододвинулся вплотную. — Добрыми быть хотим, толстовцы сиволапые. От доброты сопливой весь вред и идет. Знаешь, какая самая полезная сказка для детей?.. Колобок. Его съели, а знать, что съесть могут — полезно, жизни вообще верить нельзя. Есть и бить надо уметь обеими руками, а такому только злой научить может... Ты какую фарцу гонишь?
— В смысле?..
— В смы-ы-ысле... — передразнил Валерий Михайлович, — смысл везде ищете... Чем фарцуешь, спрашиваю, — штанами, дисками?..
1
Гость предлагает распить имеющуюся у Константина бутылку виски «Long John». —