«Допрос все же»... — уточнил про себя Агафонов и протянул Николаю Михайловичу желтую бумажку.
Агафонов вышел во двор и присел на скамейку. Его колотила нервная дрожь.
«Боже, боже мой, — думал он, — так ведь это он про меня, это он меня фарисеем назвал...»
Вспомнилось лицо инспектора. Лицо молодого еще человека, у глаз которого глубокими птичьими лапками залегли морщины. Владимир Николаевич вдруг понял, как устал этот человек, который только что задавал ему вопросы, как устал от необходимости задавать подобные вопросы, видеть и терпеть подлость, трусость, ложь. «А ведь он Костю знает лучше, чем узнал его я за всю свою жизнь», — понял вдруг Агафонов. Он встал, зашагал по улице.
Еще на первом этаже Владимир Николаевич услышал музыку. Катя выскочила навстречу разгоряченная, бросилась на шею:
— Папа, мы Зинки Лусниковой день рождения празднуем. У нее дома родители не разрешают. Можно?
Агафонов кивнул, потрепал дочь по волосам и пошел к себе.
«А Катька куда, если что со мной? — вдруг ошарашила мысль. — В детский дом Катьку? Это у Кости надо спросить, куда он ее предполагал...»
Под утро приснился сон. Огромный японский календарь с нэцкэ. У одной фигурки голова дразнила малиновым языком: «Ты сидел?»
Агафонов проснулся, ощущая тупую боль в сердце. Полежал, успокаиваясь, вернее — в который уже раз пропуская через себя события, разговоры, встречи последних двух недель.
Проводив Катю, Агафонов позвонил в школу, попросил замены, а потом по бумажке набрал еще один номер.
Николай Михайлович звонку не удивился, сказал, что ждет и пропуск закажет. Агафонов вызвал такси — нести коробку по городу он бы не смог.
Дальнейшее происходило, как в кино. Николай Михайлович пригласил понятых. При них открыли коробку и инспектор стал диктовать девушке в лейтенантских погонах:
— Грампластинки производства Великобритании — девять... производства ФРГ — двенадцать; производства Франции — две; компакт-кассеты производства Японии в нарушенной упаковке — сто двадцать... Журналы «Плейбой», коллекционный выпуск — пять... Валюта Соединенных Штатов Америки, купюры достоинством сто долларов — десять...
Николай Михайлович придвинул три сколотых скрепкой листочка.
— Прочитайте и распишитесь.
Агафонов подписал не читая.
— Умно сделали, что сами принесли, — подчеркнул инспектор. — Найди мы все это у вас при обыске...
— При обыске?.. — обомлел Владимир Николаевич.
— А как же. Зуев показал, что последнюю партию из Москвы он с вами передал, даже перечислил все вложенное. У него учет строгий — иначе ни с должников не взыскать, ни с кредиторами рассчитаться, а он большими тысячами ворочал...
Помолчали.
— Я могу идти? — спросил Агафонов.
— Минуточку, — Николай Михайлович достал из ящика стола фотографию и протянул ее Агафонову, — вы этого человека не знаете?
С фотографии нагло улыбался Валерий Михайлович.
— Знаю...
— Где вы его видели?
— На квартире у Зуева, в Москве.
— А этого? — Алексеев протянул еще одну фотографию.
— Этого не знаю... Правда, не знаю, — поспешил заверить Агафонов, заметив некоторое разочарование инспектора.
— Верю. Этот человек не всем показывается, у него, так сказать, и подданство к осторожности обязывает. Можете идти, но вы еще понадобитесь для опознания хотя бы кожаных пиджаков, что в Москве не видели. — Николай Михайлович еле заметно улыбнулся. — И очной ставки с Зуевым вам не миновать. Он утверждает, что Колосов, — инспектор прижал пальцем фотографию Валерия Михайловича, — никогда на квартире у него не бывал. Вы прояснили важную деталь. И в суд вас наверняка вызовут: кто же еще так хорошо Зуева знает? Друг детства как-никак.
Дождавшись, когда Агафонов прикроет за собой дверь, Алексеев набрал номер телефона.
— Алексееву, пожалуйста, — попросил он и, дождавшись, когда жена взяла трубку, изменил голос: — Мне сказали, что по этому телефону может ответить Ольга Алексеевна, самая красивая девушка Сибири и Дальнего Востока.
— Она вас слушает, — поддержала игру Ольга.
— Тогда, возможно, она осчастливит одинокого мужчину и посетит с ним сегодня театр?
— Случайных знакомств не завожу... Ты что это, Коля, серьезно?
— Конечно.
— С чего бы это? Премию получил?
— У меня другой праздник.
— Какой же это?
— Человека нашел. Вернее, нашел он сам себя, но я помог.
Агафонов постоял у подъезда управления, не понимая, что же изменилось вокруг, потом сообразил — посветлело. Наконец-то началась зима.
На клумбах белел первый снежок...