— Женат. И дочка тоже есть.
— Вот, вот. А была бы в лодке ваша дочка — тоже бы так пошутили?
Оглянувшись, Базылев увидел набежавшие на косогор дома деревушки Чувашки, до Тоза оставалось совсем немного. Моторист все так же молча заложил вираж: берега стали описывать круг. И вдруг, удар, треск, чей-то вскрик — и все оказались в воде. Просто сидели на скамейках, под ногами было дно лодки, и вдруг его не стало.
Солдат вынырнул сразу, оглянулся — его уже отнесло от отражателя, на который налетела лодка. Рядом плыла белая панамка девочки, и он нырнул туда под панамку, где в зеленоватой мути белело платьице. Рывок, еще рывок — подхватил ребенка и вынырнул — отражатель был теперь уже метрах в ста.
С берега наперерез ему шла лодка, на носу которой стоял с шестом шорец.
— Эй, эй, давай сюда-а! — летело над головой солдата.
Чувствуя, что ноги сводит судорогой — майская вода была нетерпимо ледяной — солдат с девочкой начал грести в сторону лодки. Метрах в тридцати впереди размашистыми саженками плыл кудлатый моторист. Лодка шла к нему, и лишь когда моторист влез в нее, повернула к полузахлебывающемуся солдату — он держался из последних сил.
— Да ты, парень, с ребенком? — удивился шорец. — Чего молчал?
Девочку подхватили, и тут острая боль пронзила поясницу солдата. Он погрузился в воду, прошел под другим отражателем, вынырнул еще раз, опять ушел под воду и поплыл, широко раскинув руки и уже не видя, что немного в стороне несет захлебывающегося Базылева и вцепившуюся мертвой хваткой в его шею женщину...
Я дописал протокол, но Сиверцев его читать не стал:
— Не могу — верите? — не могу. Как девчонку-то откачали, она как закричит: «Мамынька! Мамынька!» До сих пор этот крик слышу.
Я пододвинул к нему протокол. — Подписывать-то надо, Сиверцев!
— Да я вам что хотите подпишу, только бы крика этого не слыхать.
— Эх, сказал бы я вам, Сиверцев, кто вы есть, да жаль, должность не позволяет!
Он криво усмехнулся:
— То ли я сам не знаю? Давайте, где подписывать?
В. Рудин
ПАХУЧАЯ ТРАВА — СЕРАЯ ЧУМА
У этой девушки, которая понуро сидит передо мной, красивое и нежное имя: Катюша. Она и сама совсем недавно была, видно, очень красивой. Отчего так пишут: неброская русская красота? Не знаю... Начнешь разбирать все по отдельности — какие глаза, да какой нос, лоб, овал лица... Вроде бы ничего особенного. А все вместе сложилось — прелесть девушка! И волосы с золотистым отливом. Вот только кожа на лице увяла, посеклась, желтоватая. И в глазах пустота... А ведь на пять лет меня моложе.
Ох, Катя-Катюша, что же ты с собой сделала?
Ее сейчас «ломает» — это они сами о себе так говорят. «Ломает» — организму нужен наркотик. Потому что Катя-Катюша вот уже год как хроническая наркоманка...
Привел ее ко мне вчера вечером участковый, капитан Филиппов, человек пожилой и добрый, готовый помогать всему белому свету. Завел в кабинет, усадил на стул, а на стол передо мной положил сверток — вот, сказал, Антонина Петровна, смотрите, что она в общежитии держала, в закутке...
В пакете оказались иглы и два шприца с засохшими коричневыми потеками, давно не мытые и не кипяченые. И еще сухой мелкий серо-зеленый порошок в жестяной коробке. Я как глянула, так и ахнула: план! А еще называют — гашиш. Или анаша. Без всякой экспертизы видно.
Спрашиваю:
— Куришь, что ли? Или для продажи?
Она головой замотала:
— Нет, нет, я не торговка, я сама...
— А берешь у кого?
Голову опустила, золотистые волосы рассыпались, лицо закрыли. Молчит.
Ну, оформила я, что положено, отправила Катю-Катюшу в дежурную часть. Я тогда о ней еще ничего не знала, еще жалеть ее не начала — мало ли их, таких вот, гулящих, да пьющих, побывало в моем кабинете за три года, что работаю следователем? Раз я сама — женщина, то начальство и норовит давать мне дела на женщин. Говорит, у тебя с ними, Антонина Петровна, контакт получается. И никто не спросит, чего мне этот контакт стоит!
Словом, теперь я знаю, что Катя-Катюша в школе училась блестяще, если бы не новый директор, быть бы ей золотой медалисткой. В девятом и десятом классах — комсорг школы, в институт поступила легко. В какой именно, я думаю, не так уж важно, я ведь рассказываю о живом человеке, зачем ее на позор выставлять...
Вот там, в институте, на втором курсе все и началось.
Собралась студенческая вечеринка, человек пять-шесть, песни пели под гитару, там пошли танцы, пили легкое «дамское» винцо, танцевали. Один из парней пустил по кругу сигарету с «травкой»... Все разгоряченные, взбаламученные; одна из девушек сигарету взяла, понюхала — фу, говорит, какая пакость, что вы, парни, делаете? Ее дружно высмеяли: желторотик! Это только для взрослых...