— Мамонт уже полчаса храпел из своего спальника; спал Коровин; Ольга постелила спальник Пищера и залезла внутрь — но Вет как-то всё-таки уговорил его — «такие сумасшедшие у него были глаза»,— сказал Пищер,— и они пошли к той щели,— «дураки»,— напутствовал их Дизель,— «но дуракам везёт»,— сказал Пищер,— они пришли к Мясокрутке и Пищер первым полез внутрь, потому что Вет ему сказал: «глянь, что там» — и первым вылез в Палеозал и ступил в ЖБК, а Вет уж потом за ним спустился, и всё причитал: «ах, мамочки, что я наделал — сюда же теперь все повалят!» — и они всю ночь ходили, будто во сне, по этим немыслимым — после Старой системы Ильей — штрекам, в полном обалдении от всего, что увидели, и от того, что были в такой огромной Системе одни, совсем одни — первыми после тех, кто когда-то разрабатывал её — первыми после того страшного наводнения,– и всё сходили с ума от невиданных доселе размеров — Пищер говорил, что как как прошли Хаос и ступили в ровные, трёхметрового квадратного сечения, штреки средней части ЖБК — не выдержал и с безумно-диким воплем побежал, полетел по ним вперёд, раскинув руки,— такой у него случился шок — а Вет всё спешил за ним следом и умолял никому, никому на свете, «даже в “ЗМ” никому!» — не говорить об этой Системе, потому что если б им было суждено — они бы не спали...
— А потом они вдвоём ( только вдвоём! ) целых полгода ходили сюда, делали обрисовку — не съёмку даже, на это, казалось, никогда не хватит сил в таких объёмах — и Вет оборудовал Липоту... А потом уехал в Крым.
: Мы пили за Вета и за то, что нам предстоит...
: Внутри такое радостное — и такое тревожное чувство — будто стоишь на самом краю чего-то огромного, неведомого...
И — полёт. Непрерывный полёт со звоном.
Наверное, такое же чувство было у Вета, когда он не вытащил вверх — на себя — а пропихнул вперёд, в Палеозал, последний камень из заваливших когда-то Штопорную трещину,— высунулся за ним — и увидел...
— Потому, думаю, Пищер и вспомнил эту историю:
: Наш Палеозал — уже виден?..
: Мы выскакиваем в Хаос, едва касаясь камней под ногами — так же легко и свободно, как, наверное, тогда те — “чёрные”. Хочется петь и смеяться — и парить, парить, парить... Поворот к Озеру — нашему Сумасшедшему Барабанщику, нашему Гроту-На-Двоих.
Название — от Вета-и-Пищера. Это совсем небольшой грот, боковой карман-орта, выходящая в заполненный водой просторный перекрёсток. В него можно попасть или вдоль стенки по воде, или протиснуться через узкую естественную вертикальную щель — тектонический разлом — случайно соединивший/пересекший На-Двоих и штрек, по которому мы выходим от Хаоса к Озеру. Удивительно волшебное место — своего рода ложа, обращённая в заполненное водой, звоном капели и тьмой пространство.
: Когда-то, как и все ильинские орты, она была глубже самого перекрёстка и наверняка до половины заполнялась водой — но случился обвал, точнее, отслоение верхнего пласта,– полутораметровой толщины монолит оторвался от свода и упал вниз, с совсем незначительным наклоном в сторону Озера – образовав приподнятый над водой новый пол грота. Плоский, сухой и ровный. Будто специально, для нас. Дно расщелины, соединяющей На-Двоих со штреком, было ниже уровня воды; для удобства Пищер с Ветом ещё тогда навалили туда камней. И теперь в На-Двоих можно пройти по суху.
И Пищер с Ветом вытащили-подняли из воды три здоровенных плоских булыгана, установив их у стены грота сиденьями.
– Разве нужно нам со Сталкером что-то ещё для уюта?..
: Спешу изо всех сил туда —
— Стой! — вдруг говорит Сталкер и хитро улыбается.
— Стой,— повторяет он,— мы делаем глупость. Ты понимаешь, что вот эта дорога,— он показывает рукой дальше в штрек,— это... Ну, или — или. И этих шагов у тебя никогда больше не будет. Всё, что может быть после того, как мы дойдём до грота, и как... — он запнулся,— и как ещё всё выйдет — неизвестно. Да. Но всё, что будет потом — будет после. Другое. Совсем другое, как бы там всё у нас ни повернулось... В общем — не беги. Это наша Последняя Дорога...