— Во! Ловец человеков пожаловал, — Машка приподнимается на локте и поверх очков смотрит в сторону дьякона, — сейчас наловит себе на ужин.
— У тебя, как я посмотрю, совсем с религией дела плохо обстоят, — Лёха хмыкает и откусывает половину огурца.
— Они вечно пытаются дать мне ответы на вопросы, которые я не задаю.
— Это как это? Ну-ка, поясните, барыня. Мы люди все необразованные, нам ваше учение впрок пойдёт.
— А нечего пояснять. Ерунда это всё. Было мне как-то плохо совсем. Запуталась, что ли, или запутали меня. Решила либо в алкоголики податься, либо в церковь сходить. Про церковь меня мама надоумила. У неё на этом деле какой-то пунктик. Сама не ходит, ни одной молитвы не знает, а всех поучает. А я что? Я примерная дочка. Пошла в церковь. Пришла. Нашла там попа какого-то. Говорю ему, что плохо мне, что причаститься хочу.
— С утра не ела?
— Понятное дело! Даже вечером не ела. Всё как полагается.
А он меня ну расспрашивать про то, как я живу, с кем живу. Не про то, зачем живу, а с кем. Будто это его касается. Курю ли я, выпиваю ли, медитирую… Вы представляете? Спросил меня, не занимаюсь ли йогой. Ну, думаю, продвинутый поп. Про медитации что-то понимает. А я же занималась немного. Скорее для здоровья, чтобы похудеть.
— Куда тебе дальше худеть? И так одни кости. — Я наливаю себе чай и передаю термос Лёхе.
— Ты, дядюшка, всё-таки неделикатный. Вроде и воспитанный человек, интеллигентный, а как ляпнешь, то если бы на моём месте какая другая оказалась, то обиделась бы на тебя по гроб жизни. Кто ж так девушке говорит — «одни кости»? Сказал бы что-то вроде «Ты и так в прекрасной форме» А то — кости…
— Ты в прекрасной форме. Кости так и торчат. Куда тебе худеть?
— Всё. Прекрати. Ну вот… Говорю ему, что да. Что занималась йогой, что курю, но немного меньше половины пачки в день. Что хожу в бассейн.
— Что только что соблазнила сестру своего жениха…
— Игорь! Я серьёзно. Прекрати. Или я уеду сейчас.
Машка как-то вдруг подбирается. У скул её колышется обида, а на шее проступает маленькая нервная венка.
— Сейчас кое-кого кое-кто вызовет на кое-что, — Лёха сдвигает брови и изображает рукой движение, словно он протыкает меня шпагой.
— Машка, прости. Больше не буду. Того гляди рыцарь меня забралом загрызёт. Это я от ревности, жары и похмелья.
— Ну вот, — она тянется к Лёхе, который подставил ей щёку для поцелуя, — рассказала я ему всё как на духу, упомянув, что у меня ещё и месячные, кажется, не пришли. Тут этот поп начал на меня шипеть, что я неправильно живу, что всё у меня в жизни неверно, что он меня до причастия допустить не может. Что мне нужно делать то-то и то-то, читать молитвы такие-то и такие-то, ходить на службы чуть ли не каждый день и тогда, может быть, он меня причастит. Ну не свинья ли? Я что, к нему, что ли, пришла? Я к Богу пришла в кои-то веки. Я, может быть, ночь не спала, волновалась, ждала. А он мне такое.
— А они могут до причастия не допустить? — Я киваю на дьякона, который как раз примостился на досках купальни и расшнуровывает ботинок.
— Хрен их знает, — Лёха задумчиво трёт подбородок, — я в православии фигово разбираюсь. У католиков вроде не имеют права не допускать. Помнишь, как в кино? Приходит убивец, садится в кабинку и ну рассказывать, как он замочил семью Фаринетти, потом Спагетти, потом Чипполино. А ему в ответ полное прощение грехов и наказ больше так скверно не поступать.
— Во! Прекрасный сервис.
— Это ты, конечно, хватил, Лёшечка. В кино — это же символ. — Машенция ласково гладит Лёху по лысине.
— Символ чего? — осведомляюсь я.
— Скажем, несовершенства человеческого общества. Или продажности католической церкви…
— Кризиса буржуазной морали и скорого наступления всеобщего рокенролла. — подхватывает Лёха.
— Символ засилия массовой культуры и девальвации человеческих ценностей. Во! А также символ кризиса западной аврамической парадигмы, предрекающий скорый конец современной урбанистической цивилизации вместе с её кредитно-денежной системой.