— Ничего, — сказал подросток.
— Иди отсюда, — предложил ему Виктор, но подросток не тронулся с места.
Виктор повернулся и пошел вдоль стены. Подросток за ним. Они почти одновременно увидели раскрытую форточку в окне первого этажа, дотянуться до которой было невозможно, но если подросток встанет на плечи Виктору, то он дотянется, а при известной ловкости проникнет через нее в театр.
Подросток уже снимал пальто. Шапку он не снял.
— Я потом вам окно открою, — сказал он. — Вы меня только подсадите.
Виктор подсадил его.
Он гибко и бесшумно проскользнул в форточку и исчез в темноте.
Ждать пришлось недолго. Окно раскрылось. Виктор бросил подростку его пальто, подтянулся, и вот они уже стояли рядом на паркете, и где-то совсем близко от них звучали голоса актеров.
— Мы попали за кулисы! — шепотом говорил подросток. — Я так и думал! Я же знаю это окно!
— Ты что, театрал? — спросил Виктор.
— Тише! — сказал подросток, прислушиваясь к доносившимся голосам. — Сейчас конец второго действия... Точно...
Виктор различал уже в полутьме свешивающиеся сверху веревки, лестницу.
Женский голос говорил где-то рядом:
— Дом, в котором мы живем, давно уже не наш дом, и я уйду отсюда, даю вам слово...
— Это Аня, — сказал подросток шепотом.
— Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите! Будьте свободны, как ветер! — предложил мужской голос.
— А это? — спросил Виктор.
— Трофимов, — сказал подросток, — студент...
— Как хорошо вы сказали! — с восторгом ответила Трофимову невидимая отсюда Аня.
— Верьте мне, Аня, верьте! — продолжал крепнущий голос Трофимова. — Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес!.. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его...
— Восходит луна, — задумчиво сказал голос Ани, и тут же заиграла гитара.
Виктор засмеялся. Подросток показал ему кулак.
— Да, восходит луна, — сказал Трофимов и замолчал, а гитара играла. — Вот оно, счастье, вот оно идет! — Голос Трофимова дышал бодростью. — Подходит всё ближе и ближе, я уже слышу его шаги! И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!
— Аня! Где ты? — вмешался еще один женский голос.
— Опять эта Варя! — сердито сказал голос Трофимова. — Возмутительно!
— Что ж? — сказал голос Ани. — Пойдемте к реке. Там хорошо.
— Пойдемте, — согласился Трофимов.
— Аня! Аня! — снова позвал женский голос.
Через несколько секунд раздались громкие аплодисменты.
— Пошли, а то сейчас здесь свет зажгут, — сказал подросток, весело блестя глазами. — Со мной не пропадешь!
Под продолжающиеся аплодисменты они быстро прошли по коридору.
Подросток шел впереди, свободно ориентируясь в полутьме и выбирая знакомый ему путь.
Виктор следовал за ним.
На мгновение открылась сбоку слева небольшая дверь — фанерная, скрипящая, пропустив сразу в темноту коридора яркое пятно света, и навстречу Виктору прошли не такие уж и молодые Аня и Трофимов; их лица еще несли выражение того, о чем они только что говорили на сцене, но это выражение сходило с них, остановившись в неподвижности, застыв на мгновение, пока они шли, но сходило.
Подросток исчез куда-то, и Виктор, уже сдав пальто, оказался один в пустом фойе.
В зале продолжались аплодисменты, а здесь еще не зажгли свет, было тихо, прохладно.
Музыканты, расположившиеся у стены, пробовали инструменты; буфет готовился принять посетителей. На мраморных столиках в тарелках лежали бутерброды с колбасой и сыром, высились бутылки воды и пива, нежнейшие пирожные покоились на тонкой бумаге.
Виктору открыли бутылку пива; он взял сразу два бутерброда, сложил их вместе и принялся за еду.
Но вот двери распахнулись, зажегся свет, и зрители, громко разговаривая и испытывая потребность в движении, в шуме, мгновенно заполнили фойе.
Многие, не задумываясь, направили свои шаги к буфету, где кроме пива и воды можно было выпить шампанского в разлив, а поскольку ничего другого не предполагалось, то пили шампанское, угощая своих дам, одетых в праздничные платья, чуть помятые за два действия.
Другие предпочитали совершать традиционный круг по фойе, обмениваясь впечатлениями и разглядывая друг друга, и в этом находили удовольствие.
Но вот оркестр, который незаметно, как бы исподтишка настраивал свои трубы и контрабасы, грянул на весь театр быстрый танец, вызвав сразу веселый переполох, общее движение, улыбки, взгляды, направленные в поисках девушек, которых необходимо тут же пригласить, а то налетят предприимчивые молодцы, и не успеешь произнести и слова, как увлекут их куда-то.
Странен был переход от созерцания жизни конца XIX века, которая вызывала у многих, даже молодых зрителей определенное сопереживание, в эти совершенно иные заботы и интересы, которые, казалось, стали главной целью и задачей вечера: танцевать, разговаривать, завязывать знакомства, искать кого-то в толпе, радоваться происходящему здесь.
Виктор стоял у стены, прижатый теми, кто не танцевал, и разглядывал танцующих.
Еще не зная, зачем это ему нужно, он искал девушку, ехавшую с ним в автобусе. Неожиданно он увидел ее лицо в профиль, тут же исчезнувшее за спиной того, с кем она танцевала, и возникшее после поворота в танце над его плечом.
Воротник ее платья ослепил Виктора белизной. Лицо ее, пропавшее с очередным поворотом, выражало ясную радость. Виктор пошел вдоль стены за ней, стараясь не терять ее из виду, что было довольно трудно: толпа танцующих росла, как снежный ком, принимая все новые и новые пары. Виктор полагал, что вскоре танец кончится и у него появится возможность подойди к ней, но, как только в последний раз ударил барабан, означая конец, оркестр тут же без всякой передышки, а как бы даже радуясь этой непрерывности, заиграл что-то новое, и девушку увлекли куда-то вбок, заслонили спинами, локтями, затылками — и она пропала. И пока он беспомощно озирался по сторонам, уже стоя не у стены, а среди танцующих, на краю образованного ими круга, не пытаясь пока проникнуть в его середину, но уже всем мешая, его увидела Лена. Она оставила своего опешившего партнера и протиснулась к Виктору сквозь толпу.
— А я тебя сразу не узнала! — она говорила быстро, весело. — Смотрю — побрился!
— Меняю облик, путаю следы. — Виктор был рад ей, но говорил сдержанно.
— Я думала — ты взрослый мужик, а ты! Ты с какого года?
— С тридцать четвертого.
— Врешь! — Она махнула рукой, и его снова удивила плавность ее движений.
— Какой смысл? — спросил он.
— Смысла, правда, никакого, — согласилась она. — С тридцать четвертого — это ничего. Где же сидишь?
— Нигде, — сказал он, чувствуя, что его губы сами по себе растягиваются в улыбку.
— С нами устроишься, — сказала она.
— Да я эту пьесу видел. И читал — очень давно.
— А зачем пришел? Хотя — ты поверишь? — я знала, что придешь! Я даже загадала! Ты когда у театра пропал... А куда ты пропал? — вспомнила она вдруг.
— Дела, заботы.
— А что мы так стоим? Только людям мешаем. — Она взяла Виктора за руку, и они присоединились к танцующим. — Ну вот, — продолжала она. — Ты пропал, а я себе говорю: ничего, придет — не пропадет. И загадала!
Она, улыбаясь, смотрела на Виктора. Они танцевали в толпе.
— А ты что так рада? — спросил Виктор.
— Не знаю. Я уже об этом подумала. Тебя увидела и думаю: что это за такая замечательная личность, если я ему так рада? Кто он? Понятия не имею. А рада.
— Вот эта доверчивость тебя и погубит, — сказал Виктор.