Метрах в двухстах от кладбища играла лиса. Иногда она замирала — огненно-рыжая на ослепительном снегу. Никто, кроме мальчишек, не обращал на нее внимания. Зверья развелось за время войны — тучи, все леса и поля покрыты густой сетью звериных следов.
Комиссар отряда говорил речь. Он сказал о беззаветной храбрости покойного, отвинтил от лацкана его пиджака боевой орден и прикрепил к знамени отряда.
У изголовья в почетном карауле стоял второй старик. Это был толстый человек в ватном полупальто, в огромных стоптанных валенках. Он был ближайшим другом убитого. Он держал на плече винтовку, а по щекам его на седые с прокуренной желтизной усы лились слезы. Старик стоял ровно, не шевелясь. Слезы, замерзая, образовали на его щеках две ледяные дорожки.
Старики — Иван Семенович и Терентий Петрович были старыми закадычными друзьями. Были они однолетками, вместе росли в Ленинграде, в одно время женились. Состарившись, стали еще больше дружить, и, когда Ивана Семеновича назначили директором МТС, Терентий Петрович поехал следом за ним и стал работать на этой же машинно-тракторной станции старшим механиком.
После немецкой оккупации старики ушли в лес. Ивана Семеновича назначили «партизанским интендантом», а Терентий Петрович стал его помощником.
Старики старались устроиться с уютом, куда бы их ни забрасывали превратности партизанской жизни. Они возили с собой ходики, календарь и голубой жестяной умывальник. В лесу, на стоянке, они первым долгом приколачивали к какой-нибудь сосне свои ходики, под ними календарь, а еще ниже бирюзовый умывальник, — вокруг этого они раскидывали свое обозное хозяйство.
Первое время старики побаивались, особенно они начинали беспокоиться с наступлением темноты и на ночь вокруг своего обоза накидывали сухих сучьев, чтобы услышать приближение человека. Постепенно они привыкли к партизанской жизни и стали показывать образцы мужества и бесстрашия. Особенно отличились они в налете на город Д. За этот налет Иван Семенович получил орден Красного Знамени.
В качестве интендантов старики тоже себя полностью оправдали. Последней их «операцией» была расчистка снега на местах больших осенних боев. В результате этой «операции» партизаны добыли из-под снега много оружия и боеприпасов.
Гроб Ивана Семеновича опустили в землю. Отряд поднял винтовки и дал салют.
Лисица рванулась и побежала к лесу.
Похороны закончились, Народ расходился. Командир объединенных отрядов, с которым я приехал сюда, подозвал командира местного отряда, в котором служили старики, и сказал ему:
— Разжалуетесь в рядовые. Сдайте командование. Спасибо скажите, что мы вас не расстреливаем.
По дороге командир объединенных отрядов долго молчал. Он хмурился, перебирал вожжи, зло причмокивал губами, посылая вперед жеребца.
— Я его только потому не расстрелял, — сказал он о командире отряда, — что знаю корни этого дела. Консерватор, понимаете, мозги у него по шаблону крутятся. Привык, понимаете, что бой начинается с артподготовки, — так он и дует…
Отряд, которым командовал ныне разжалованный командир, ушел далеко на север и имел задание действовать в контакте с наступающими частями Красной Армии. Командование соединения дало отряду по радио задание напасть на пункт К.
Командир отряда, недавно назначенный на эту должность, повел свой отряд. Он разведал предварительно огневые точки противника и из трофейных минометов устроил перед нападением огневую подготовку, то есть он поступил так, как действовал бы, командуя регулярной частью на фронте, а не партизанским отрядом в тылу у врага.
Как только они дали первый выстрел, огневые точки врага насторожились и открыли ураганный огонь по наступающим. И самое главное: то, чем сильны партизаны, — неожиданность — была потеряна.
Отряд понес большой урон и не выполнил задания.
— Сколько-то фашистов они там, конечно, положили. Но это не коэффициент, — говорил командир. — У нас соотношение должно быть, самое малое, один к двадцати, а стремиться надо, чтобы было один к ста. На одного погибшего партизана должно быть уложено сто фашистов. У нас особая калькуляция. Погубил он своей шаблонной головой людей. Жаль. Какие были люди…
Мы пришли в деревню. Несколько домов было разрушено — утром здесь была бомбежка. Решено было двигаться дальше ночью.
Зашли в дом. Нас встретила приветливая бабка.
— Здравствуй, Николай Григорьевич, здравствуй, кровинка, — сказала она командиру. — Ох, тут у нас и грохотание утром было. Так пешом и ходили самолеты, прямо по земле. У нас все в подпол полезли. Гляжу, где они? А они в подпол спрятались. Ох, и накидал он тут бонбы!