— Ага.
Я спросил:
— Товарищи, кто это Юра?
Комиссар ответил, что Юрий — партизанский офицер связи. Пять дней тому назад, то есть за два дня до моего приезда сюда, в лес, Юрий пробирался с тремя еще партизанами мимо деревни. Немцы заметили, началась перестрелка. Одного партизана убили, двое — оба раненые — убежали. Они видели, как Юрий упал, — у него были перебиты очередью автомата ноги. Они видели, как подбежали к Юрию фашисты и как он пытался застрелиться. Но ему это не удалось — его схватили живьем. Случилось самое ужасное для партизана.
Если всегда страшно попасться партизану живым к фашистам, то сейчас это было в тысячу раз страшнее. Немцы взбешены деятельностью партизан в этих краях — им ежедневно наносят удары в самых неожиданных, в самых незащищенных местах, они терпят большой урон. Партизаны парализуют их фронт с тыла. Естественно, что немцам очень нужны сведения о партизанских отрядах. А кто же знает больше офицера связи? Юрию известно абсолютно все: расположение и численность отрядов, пароли, отзывы, тайники, сигналы, посадочная площадка советских самолетов, привозящих боеприпасы. Он знает все секретные тропинки, места, где расположены партизанские лазареты, знает всех разведчиков, засланных к немцам, знает наш лесной лагерь, знает, где командный пункт бригады, тот самый, где мы сейчас лежим в землянке и разговариваем перед сном.
И нечего сомневаться — фашисты делают все, чтобы получить у своего пленного нужные им сведения.
Мне вдруг стало ясно, что, собственно, на тонком волоске воли этого Юры висит сейчас все: человеческие жизни, судьба партизанских отрядов, судьба дела, за которое боролся он сам и его товарищи… Где-то, в каких-то деревнях прячут раненых партизан. Они будут живы или будут замучены фашистами, в зависимости от того, выдержит ли эта ниточка, не порвется ли она раньше, чем другая нить — угасающая нить жизни самого Юрия, испытывающего все муки, какие только может выдумать чудовищная изобретательность озверевших садистов.
И жизни тысяч партизан и колхозников, им помогающих, жизни их детей и стариков, и жизни наши, — тех, что лежат сейчас в этой лесной землянке, — все зависит от силы воли этого человека, которого я никогда не видел и никогда, никогда в жизни не увижу.
Командир и комиссар курили папиросы, — я им привез «Северную Пальмиру» из фронтового военторга. Хотел было я спросить их, не может ли Юра выдать… Но, не открыв еще рот, почувствовал, как обидно, глупо прозвучал бы мой вопрос. Собственно, это было бы то же, как если б я спросил кого-нибудь из них, не способен ли он на предательство. Это был их товарищ, партизан.
— Какой он, этот Юрий? — спросил я. — Расскажите про него.
— Какой он? — переспросил командир. — Ну, такой, обыкновенный, как все. Я, право, не знаю, что рассказать. Ничего такого особенного, средний паренек. Симпатичный.
Комиссар уже спал. Через несколько мгновений заснул и командир. Спала тетя Фрося, сидя у огня. Их сон охраняла преданность далекого Юры.
Я лежал с открытыми глазами, слушал, как ревел ветер, все усиливаясь, как разыгрывалась буря. Деревья свистели и гудели над нами. Я старался представить себе, какой был этот человек. Высокий? Светлые или темные были у него глаза? Что ему нравилось, что успел он узнать за свою недолгую жизнь? Кто его баловал в детстве, кто обижал, какие у него были привычки? Что он читал, был он смешлив или угрюм, любил ли кого-нибудь, кто воспитал его таким, откуда у него эта человеческая сила?
Наутро пришел разведчик и сказал, что в городе, на площади, висит изуродованный труп Юры.
Тетя Фрося заплакала. Командир приказал готовиться к налету на город. Днем из отряда «Храбрый» принесли рюкзак с вещами Юры. Вещей у него было немного — они лежали кучкой внизу, рюкзак оставался полупустым.
В маленькое оконце землянки пробивался дневной свет.
Тетя Фрося развязала узелок, связанный еще Юрием, когда он последний раз укладывал вещи в свой рюкзак. Здесь лежала пачка маленьких бумажных треугольников, — это были письма партизан, которые Юра не успел доставить на посадочную площадку. Там эти самодельные конверты забирает самолет, иногда прилетающий темной ночью из советского тыла.
Я видел, как обращаются с партизанскими письмами в штабе фронта, — каждое из них берут в руки, как драгоценность, и как бы неряшливо, неточно ни был написан адрес, эти письма доставляются обязательно.
Фрося вынула из рюкзака полотенце Юрия с вышитым синим петушком, целлулоидную мыльницу — в ней лежал розовый обмылок — зубную щетку, несколько пар носков, смену белья, маленький надкусанный кусочек шоколада в серебряной бумажке.