Выли сирены. Дежурные ПВО торопили прохожих, заставляя их спускаться в бомбоубежище. Машины пришвартовывались к тротуарам. Водители, пассажиры входили в подъезды и в подворотни домов. Женщины с детьми спускались в подземные станции метро.
Пустели улицы Москвы.
Алеша — длинноногий, нескладный парень — пилотка набекрень, два «кубаря» в петлицах — держал за руку Любу, которая внешне была совершенным повторением матери. Они перебегали от дома к дому, прячась от дежурных ПВО.
Все казалось им смешным. И то, что сердитый дежурный кричал им что-то грозное вслед, размахивая руками, и то, что у фонарного столба стоял небольшой пес, подняв ногу. И то, что запоздавшая крохотная старушенция крупными, мужскими шагами переходила улицу. А то и просто так они начинали смеяться.
Иногда, вдруг став серьезными, они смотрели друг на друга тем счастливым взглядом, в значении которого невозможно ошибиться.
Окна домов были заклеены накрест полосками бумаги.
Проходя мимо подъездов и подворотен, Алеша заглядывал в них — нет ли тут укромного уголка, чтобы спрятаться с Любой на миг от взглядов прохожих.
Вот, кажется, подходящий подъезд…
Они вошли, но Люба оттолкнула Алешу, и он увидел такую же парочку — солдата с девушкой, которые уже «заняли площадку» — стояли в углу и целовались.
Выскочили Алеша с Любой на улицу, рассмеялись и пошли дальше, держась, как дети, за руку.
Они проходили мимо аптеки, булочной, отделения милиции… все места не подходящие для них…
Наконец какая-то, казалось бы, нейтральная подворотня.
Но только они ступили за ворота, как раздался окрик:
— Стой, кто идет!
Пулей выскочили они и из этого «объекта» и пошли дальше.
Но снова завыли сирены.
«Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!».
Опустели улицы Москвы.
Алеша и Люба, держась за руку, перебегали от дома к дому.
Но вот — свисток решительного милиционера, и им пришлось войти в подъезд.
— Ни души! — закричала радостно Люба и бросилась к Алеше.
Теперь они смеялись от того, что милиционер устроил для них удобное место, где можно было наконец спокойно обнять друг друга.
Когда послышались первые залпы зенитной артиллерии, они целовались. Люба стояла на лестничную ступеньку выше, чтобы быть ростом вровень с Алешей. Они продолжали целоваться, слыша, а может быть, и не слыша оглушительный гром орудий. И уж во всяком случае не замечая компанию мальчишек, которая появилась снизу, из подвального этажа.
— …какой же это осколок… — говорил один из них, — вот у меня — гляди… видал?
— Вот это да… — значит, помните, мужики, как отбой — рассыпаетесь, ищите. И — смотрите — осколки горячие бывают…
Вдруг, заметив целующихся, он подал знак остановиться.
Мальчишки шикали друг на друга, подмигивали один другому, указывая на обнимающуюся парочку, прикладывали руку к сердцу, кривлялись. Ушастый пацан обнял стоящего рядом приятеля и продекламировал знаменитое мальчишечье:
Ребята заржали.
Люба и Алексей кинулись было к выходу, но выйти было невозможно: прямо за дверью на улице стоял дежурный.
А пока что пацаны «пели» хором, как бы не замечая влюбленных, не обращаясь к ним:
— Черти полосатые… — смеялся Алеша.
Один из пацанов присматривался к Любе:
— Стой, стой, это же наша, трехгорская… Любка Филимонова это. Я ее знаю. Матка моя у них уборщицей в цехе… смотри какая…
Выглянув еще раз на улицу и увидев, что дежурный отошел, Алеша сказал:
— Давай перебежим? Тут недалеко.
— Двинули, — ответила Люба.
И снова они бежали, по пустым улицам, под грохот зениток.
Сделав несколько перебежек, молодые люди взбежали по ступенькам и вошли в дверь, над которой была вывеска: «Краснопресненский исполком Совета депутатов трудящихся. Отдел регистрации актов гражданского состояния».
У порога Алеша споткнулся, чуть не упав.
— Дурной признак, — улыбнулась Люба, — если б я не знала, какой ты неловкий, решила бы, что дурной признак.
В помещении загса не было ни души, и это тоже показалось Любе и Алеше смешным. Таблички над столами извещали, какие именно гражданские состояния здесь регистрируются.
«Регистрация рождений», «Регистрация браков и разводов», «Регистрация смертей». Вся жизнь была уложена в эти разделы, и толстые книги отмечали этапы путей человеческих «от» и «до».