Не могила в сущности, а памятник, ибо тело ее здесь не похоронено. Женщину эту казнили немецкие фашисты, отрубили ей голову в тюрьме Платцензее.
Еще бы совсем-совсем немного времени — и она могла остаться живой: ее казнили, когда исход войны был уже окончательно решен, когда советские самолеты бомбили Берлин, а французские партизаны уже освободили Париж и победа была у порога.
…В 1917 году, сразу же после Великой Октябрьской революции, начали эмигрировать за границу прямые враги Советской власти и обманутые ими люди. Бежали офицеры и солдаты белых армий, биржевики, фабриканты, помещики и их челядь, разного рода дельцы, да мало ли еще какой люд и по каким причинам.
Эти люди рассеялись по свету, по разным странам. Во Франции бывших русских осело около трехсот тысяч.
Они оказались здесь не сразу, конечно. По мере того, как Красная Армия разбивала Деникина, Краснова, Врангеля, за границу попадали все новые и новые бывшие подданные Российской империи. Оседали во Франции наряду с простыми смертными царские сановники, эксмиллионеры, писатели-эмигранты, дамы света и полусвета.
Шло время. Угасали надежды на возвращение в Россию. Кое-кто «выплыл», приспособился к новым условиям жизни и даже преуспел, разбогатев. Большинство же пошло в официанты, в дворники, в шоферы: надо было на что-то жить. Иные опускались на дно.
Кое-кто возвращался с повинной на Родину. Иные продолжали злобствовать, оставаясь врагами новой России.
И на русском кладбище в Сен-Женевьев де буа появлялось все больше и больше крестов.
Но подрастало и новое поколение, второе поколение эмиграции. Вырастали те, кого увезли с родины детьми, и те, кто родились уже на чужбине.
Среди них были враги Советского Союза, но были и такие, у кого билось русское сердце.
Женщина, о судьбе которой я говорю, была русской аристократкой — она принадлежала к одной из самых знатных фамилий царской России. Она была молода, необыкновенно красива, широкообразованна, умна.
Родители увезли ее за границу, когда ей было шесть лет. Она воспитывалась во Франции, полюбила Францию. Выросла. Светский Париж был очарован ею. Ее веселость, остроумие, обаяние покоряли всех.
И вот, когда фашисты захватили Францию и ворвались в Советский Союз, эта русская аристократка одной из первых пошла в Сопротивление. Она не могла остаться равнодушной к судьбе своей родины — России и своей второй родины — Франции. Героически сражалась она с фашистами, была выдана предателем и схвачена гестапо.
Несколько лет тому назад я был с женой — поэтессой Юлией Друниной — во Франции, и там мы узнали об этой женщине и о ее судьбе. Все время нашего пребывания в Париже мы посвятили розыскам людей, знавших эту женщину, расспросам о ней. Мы искали и находили места, где она жила, где бывала, мы поехали в Сен-Женевьев де буа — туда, где находится ее символическая могила. Мы узнавали о других русских эмигрантах — героях Сопротивления. Мы были на холме Мон-Валериан, где расстреливали участников группы «Музея человека».
И после того каждый наш приезд во Францию был посвящен этим поискам.
У нас обоих, естественно, явилась потребность, больше — необходимость написать об этой женщине, в которой слилась любовь к России с любовью к Франции, стальное мужество с женской нежностью и обаянием, умение вести светский разговор с умением героически молчать под пытками фашистов.
Каждый из нас по-своему выполнил эту задачу: Друнина в стихах и прозе, я в той форме, которая мне более близка — в форме киноповести, которую я предлагаю вниманию читателя.
ВЕСНА 1943 ГОДА. ПАРИЖ
Веселое, весеннее солнце бьет в окно, ореолом высвечивая сидящего на подоконнике следователя.
Ветер шевелит его светлые волосы и разгоняет дым его сигареты.
Следователь смотрит вниз, на улицу — туда, где, сплющенные ракурсом, движутся пешеходы и велосипедисты. Изредка проезжают автомобили с газовыми баллонами на крыше. Проходит немецкий патруль.
Сцепились два велотакси и никак не разнимут свои машины. Рассерженные пассажиры выходят из колясочек и продолжают путь пешком.
Улыбаясь, следователь отворачивается от окна.
— Простите, я отвлекся…
Софья сидит в кресле у стола. Голова поднята. Руки сцеплены на коленях.
Следователь садится против нее.
— Вы, может быть, думаете — раз я служу в гестапо… Послушайте, тут у нас много интеллигентных людей… В конце концов, в каждой стране… в Англии, например, никто не считает стыдным быть агентом «Интеллидженс сервис», даже самые высокие аристократы… Это называется британским патриотизмом… Сигарету? Как угодно. А ведь нам известно, что вы курите… Вы себе не можете представить, как много в этом доме знают о вас. Хотите, я вам кое-что расскажу? Может быть, вы поймете, что молчать бессмысленно. Нам известно, что дочь генерала Звенигородского является участницей Сопротивления, что на ней, в числе других обязанностей, лежит делопроизводство организации. Что, обладая феноменальной памятью, она не вела никаких записей. Все адреса, явки, имена членов организации, все хранилось и хранится… повторяю — и хранится — у нее в памяти. Вот почему нам так важно, чтобы она перестала молчать и рассказала нам все, что ей известно. Мы очень хотим получить эти сведения. Они нам нужны… Вы слышите меня, очень нужны…