К а м е р г е р (Моро). Вы не думаете, что немцы начнут, наступление и прорвутся к Парижу? Раз у них с Советами договор, они не побоятся открыть тыл…
С м о к и н г (миссис Корн). А в чем, собственно, философия этого индуса, которому вы поклоняетесь?
М и с с и с К о р н. Он учит нас двигать гландами. Мы двигаем гландами.
К о р н. …у этого журналиста была великая идея. Цыгане украли у бедного клерка девочку. Потом клерк разбогател, стал миллионером, умер и оставил наследство в пользу дочери. Ей должно быть восемнадцать лет. Есть признак, по которому можно ее опознать: три родинки, расположенные в форме треугольника. Миллионер только забыл указать в завещании, где именно родинки находятся. И в этом весь фокус. Где? Все девушки восемнадцати лет, желающие получить миллионы, раздеваются догола, и ученые эксперты ищут у них эти родинки. Как вы думаете, сколько я взял с этого фильма? Чистых четыре миллиона. А журналист остался со своим завтраком и десятью долларами.
Б а н ь о л ь. Не самая красивая история.
К о р н. Согласен. Но это не я, а вы, французы, сочинили поговорку: се ля ви.
— Отец Серафим, добро пожаловать, — встает генерал навстречу входящему священнику.
— Прошу прощения, неожиданные обстоятельства задержали. Здравствуй, родная…
Софья подходит под благословение, целует его руку. Отец Серафим обнимает и целует Софью.
— Поздравляю тебя, родная.
Лакей вносит поднос с бокалами шампанского.
— Господа, позвольте предложить тост, — говорит генерал, — я хочу выпить за нашу далекую Россию, за ее освобождение. Двадцать долгих трудных лет мы живем на чужбине. Одни отчаялись, перестали быть русскими, другие сдались большевикам, вернулись в Россию. Иные опустились, потеряли облик человеческий. Но есть настоящие русские люди, не теряющие веру в Россию и ее возрождение. Пока мы живы — жива белая идея. За рыцарей, за тех, кто если не на белом коне, то на броне танка войдет в Москву.
— Эх, господа, — говорит важный сановник, — непростительную нерешительность мы тогда проявили. Нужно было расстрелять половину армии, чтобы спасти вторую половину.
Господин в смокинге, выпив шампанское, отставляет бокал.
— Белые должны были оставаться белыми, — сердито говорит он, — ведь это позор, во что мы превратились, вспоминать стыдно…
— Что-то наш отец Серафим сегодня молчалив и печален.
— Да, на душе тяжко, мучают предчувствия…
— Ну, хорошо, вы двигаете гландами, а еще в чем его учение?
— …и мы не реагируем, — отвечает миссис Корн. — Это главное — что бы ни случилось, не реагировать, даже если рядом убивают человека — не реагировать. Ни на что не реагировать, тогда вы проживете сто пятьдесят лет…
— Как свинья, — тихо заканчивает, обращаясь к Софье, Сергей.
— Мама, умоляю, не надо об этом шарлатане…
— Чарли, вы невежда. Вместе со своими миллионами мой сын не стоит мизинца нашего учителя.
— Миссис Корнеец — жрица великого философа, — саркастически замечает Корн о своей матери.
— Вы не забыли фамилию, которую носили на родине? — спрашивает камергер.
— Как видите. Но моя настоящая родина — место, где я кручу фильмы и делаю деньги. Двадцать лет я уже американец. Фильмы, фильмы… Помните, господа, какие у нас были прекрасные русские фильмы? Вера Холодная…
— Рунич, Худолеев, Мозжухин…
Софья подходит к отцу Серафиму, который уселся в стороне, у окна.
— Так какие же предчувствия?..
— Кажется мне, родная, нас ждут великие испытания и великие страдания. Много разных правд борются между собой, и не скоро утихомирится матушка наша земля, не скоро… Вчера пятеро моих прихожан, пять честных русских людей арестованы властями и брошены в лагерь.
— Из господ возвращенцев, вероятно? — спрашивает генерал.
— Кто-то из них состоял в Союзе возвращения, впрочем, это все почтенные верующие люди. Не понимаю, почему, воюя с Германией, французское правительство проявляет силу не к немцам, а к русским людям…
— О боже, опять политика…
— Что ж, святой отец, — говорит Моро, — я отвечу. Мы не делаем секрета из того, что наш главный враг — большевизм, и мы не потерпим эту заразу, особенно в военное время.
— Но ведь это не коммунисты, — вмешивается в разговор камергер. — Вы посадили своих коммунистов в тюрьму, но русские эмигранты, те, кто у вас ищет убежища…
— Слушайте, — говорит Софья, обращаясь к Моро, — кто вам вообще дал право трогать русских?
— Простите, но вы наивно ставите вопрос. Государство есть государство…