— У-ух, баба!.. Ну и баба!
Более всех хлопал в ладоши и громче всех орал смазливый малый — некий Артур из красильного цеха. Усы колечками, галстук бабочкой, волосы блестят, в пробор уложены, громадные запонки на манжетах, стекляшка в галстучной булавке…
— Вер-ка-а!.. — орал он, красный, потный, лоснящийся. — Покажи выходку, Вер-ка-а! Выходку дай!..
И Верка отчаянно вскрикивала, шла «мелким бесом», постукивая каблучками, откинувшись, отбросив назад руки, как крылья… Была она изрядно пьяной и, когда Артур схватил ее за руку и потянул, пошла, хохоча, за ним.
— Вон она… — ворчала старуха, — пошла, шалая… тьфу! Блудница… Еще в церковь ходит… Срам…
Проходя мимо плакавшей девчонки, Вера приостановилась и хлопнула ее по спине:
— Брось, Маришка, слезы лить. Подумаешь, невинности ее Фомин лишил… ай-ай-ай… Одну тебя, что ли… сколько тут его крестниц… делов-то… А куда бы ты ее девала, невинность-то свою? На базар снесла?
Артур потянул Верку за руку, и она пошла, напевая «жестокий» романс.
Гармонист все наяривал, Пьяное веселье продолжалось.
Дети просыпались, хныкали, плакали. Их тут было превеликое множество и всех возрастов. Они лежали вместе с матерями, в тесноте, на грязных нарах, укрытые тряпьем.
Под лестницей, куда Артур затащил Верку, в полутьме слышался хриплый шепот:
— …Ну чего ты… чего ты… давай погреемся… да не царапайся, дура…
И Веркин смех.
— Лапы убери, ирод. Пусти…
Падал снег. Пустынно было на улицах Пресни в этот ночной час. Слышалась колотушка сторожа, где-то вдали завывал пес.
Черные барашковые шапки и башлыки городовых были залеплены снегом. Они шли не в одиночку, как обычно, а по три человека, оглядываясь тревожно. У женской казармы тройка задержалась, прислушалась к безобразным, пьяным крикам, к взвизгиваниям гармошки.
Старший снял ледышку с усов и сказал:
— Тут порядок…
И они пошли дальше.
Оправляя кофту, из-под лестницы вышла Вера, а за ней — Артур. Он трогал пальцами скулу у глаза и ворчал:
— Ей-богу, карточку испортила… Вот же идиотка… Хуже кошки… — Он достал из кармана газету, оторвал кусочек аккуратным квадратиком и подал Вере:
— На, залепи…
Вера послюнявила бумажку и, смеясь, заклеила Артурову скулу. Потом схватила его под руку, повисла на руке.
— Кавалер, а кавалер, проводи домой…
И они шли по переулкам Пресни… Падал снег. Вера прижималась к Артуру. Время от времени, оторвав ноги от земли, она повисала на его руке и хохотала при этом отчаянно.
На Вере была старенькая вытертая плюшевая кофта, платок откинут с головы назад, и снег падал на ее волосы. Артур же был одет в пальтишко с бархатным воротничком. Котелок нелепо торчал у него на голове.
Падал, падал, падал снег. Большие нанесло на улицах сугробы. Дома были покрыты огромными белыми шапками.
— …Как же ты живешь с ним, с твоим дурачком?
— Не говори, Артур. Другой раз проснусь — думаю: что же я свою женскую долю загубила?
— Конечно, разве это мужчина? Его соплей перешибешь…
— Веришь, Артур, смотрит он на меня как пес, а мне что он, что стена. Вот как я живу, Артурчик, мой амурчик… Сейчас он хоть домой редко заходит. С работы прямо к своим…
В глазах у Артура вспыхнул огонек. Артур насторожился, но спрашивать ни о чем не стал.
— …закатится на всю ночь, а я разлягусь, раскинусь на лежанке… Хорошо, думаю, пускай они хоть всех царей поскидают, мне-то наплевать, а немилого рядом нет… На днях — прямо умора — пришел, цветок мне принес. Легли спать. «Вера, а Вера», — говорит. Ну, думаю, сейчас царапаться придется. «Чего тебе?» — говорю. А он: «Ты, Верочка, никогда не думала, отчего это одни люди бедные, а другие богатые?»
— Ну, и откуда же они берутся, богатые и бедные? — спросил Артур.
— А я и не слушала, спала, — смеясь, ответила Вера, — он говорит, говорит, а я сплю… Ой, Артурчик-амурчик, мы и до дому дошли. Уже и ложиться нечего — в три смена… прощай…
Артур полез в карман, достал монетку, поднес к глазу, удостоверился — какая — и подал Вере.
— Бери, Верка. Пряников, что ли, купишь… чего-нибудь там…
Вера взяла монету, поглядела:
— Пятиалтынный… — сказала как-то медленно, — спасибо…
Попробовала монету на зуб.
— Настоящая… — так же медленно сказала, да вдруг как шмякнет эту монету прямо в морду Артуру. — На! Жри!
И расхохоталась.
— Ой, уморил! Пятиалтынный!.. Уморил! Да я, может, все сто рублев стою!.. Ах ты, сукин кот… да я тебе не так всю рожу раскровяню…
И Вера действительно бросилась на Артура. Тот не успел податься назад, и Верины ногти процарапали Артурову физиономию сверху донизу.