В тех местах ветры особо задувают, нигде от них не укроешься, хотя вроде и лес кругом. Дорогу-то через лес прокладывают. А лес какой, отборный — чинара да дуб. Топором рубишь — только искры летят. Крепкое дерево. Как железо. И десять дней подряд Мачигу придется рубить его. Ради чего? Ради того, чтобы царским хакимам и войскам проложить дорогу в глубь Ичкерии?
Если бы завтра не ехать, то он бы за это время кое-что и для себя по хозяйству сделал. А так… Десять дней, считай, без пользы пройдут…
У очага на маленьких стульчиках примостились Зазу и старшая дочь Зару. Красноватые отблески освещают их головы. Зару уткнулась головой в колени, на противоположной стене отчетливо видна ее огромная тень. Из-под платка Зазу выбились редкие пряди волос. Они теперь цветом похожи на пепел в очаге. И лицо постарело преждевременно, сморщилось. А ведь ей нет и пятидесяти. И когда-то во всем Гати-Юрте не было второй такой видной девушки. Годы и нужда жесткой рукой прошлись по лицу, стерли былой румянец, оставили глубокие следы и обесцветили глаза. Ох, бедность, бедность!
На нарах зашевелились дети, сонно забормотали, стягивая друг с друга одеяло. Зару отложила шерсть, которую очищала от колючек, подошла к ним, поправила одеяло.
Мачиг снова прислушался к вою ветра. Кажется, за окном уже будто стонет кто-то. Вот и у Мачига так стонет, ох, как стонет сердце! Чуть больше месяца прошло с тех пор, как в доме Шахби читали мовлад. Самые уважаемые аульчане решили тогда переселиться в Турцию. А Мачиг еще до сих пор не сказал своего последнего слова. Каждую ночь он обдумывает этот вопрос.
Только жена отмалчивается: ты, мол, хозяин, ты и решай.
Собственно, согласна она или нет, теперь уже и не так важно.
Сегодня Мачиг укрепился в мысли, что ехать нужно. Какая разница, где умирать: здесь или там. А там ему может еще и удастся к старости выбраться из нищеты. Да и не он один, а многие поедут. Конечно, нелегко покидать родной дом. Но ведь как ни крути, все равно его погонят на какой-нибудь другой край света. Страна у русского царя, говорят, очень большая.
И погонят под охраной. Солдат у царя тоже хватает. А здесь…
Хоть тысячу лет здесь живи, не стать ему на ноги. Власть русского царя не даст. Нет, Мачиг поедет в Турцию. Там хоть землю обещают. Без нее он пропадет. Только дадут ли? Конечно, дадут! Столько людей едет, всех обмануть никак невозможно. Не христианин же султан, он свой, единоверный. И Аллах не допустит обмана. Тогда Мачиг там новый дом поставит. В войну хуже бывало. Только отстроит новую избу, придут солдаты и сожгут ее. Отступят — Мачиг снова берется строить. Так и мучился.
Нет, нужно спасать семью от Сибири. Сам-то Мачиг не холода страшится, а надругательства над верой: ведь в Сибири заставят своему Богу молиться. А чтобы этого не случилось, надо переселяться в Турцию.
Протяжно заскрипела дверь, сильнее потянуло холодом, вошел Кюри. Мать подняла голову, попросила сына поплотнее закрыть дверь. Кюри стряхнул снег с одежды, черкеску и шапку повесил на гвоздь.
— Где пропадал? — спросил отец, чуть скосив на сына темные глаза под нависшими черными бровями.
— У Кайсара.
— Много народу было?
— Не очень.
— Что за парень приехал к ним?
— Сын Олдама, Алибек. Из Симсира. Прошлым летом мы с ним вместе в горах были.
Мачиг об этом парне слышал. Кажется, Арзу рассказывал, хвалил его.
Кюри разделся и ходил босиком взад-вперед, спать не ложился.
Мачиг чувствовал, сын хочет о чем-то спросить его, но молчал, ждал.
— Дада, завтра товарищи собираются в горы, на зимние ученья, — начал сын.
Мачиг уже понял, о чем пойдет речь.
— Ну и что?
— Мои сверстники учатся воевать, я же, как девчонка, сижу дома.
— И что?
Голос отца становился резче. Сын это чувствовал, но и остановиться уже не мог.
— Неудобно мне плестись в хвосте…
— Мы все постоянно плетемся в хвосте! — Мачига словно прорвало. — Бедный всегда в хвосте! Разве тебе это не известно? А коль стыдно, то заткни уши, чтобы не слышать, что о тебе говорят другие. Тебе с ними не равняться. Они все верхом поедут, а ты что, на хворостине поскачешь?
Кюри готов был уже сорваться на крик, только умоляющие жесты матери немного охладили его, и он спокойно обратился к отцу:
— Дада, попроси коня у Али…
Мачиг открыл было рот, чтобы отчитать сына, но в последнюю минуту остановил себя. "Удивительное дело, — подумал он, — взрослый парень, а не понимает, не хочет понять, в каком положении я нахожусь".