Не верится, что можно было покорить такую страну, где на протяжении тысячи ста верст каждый куст был засадой, каждая каменная глыба — крепостью. И тем не менее, чудо свершилось!
Кавказские горы взяты! На Кавказе мир… Так что же завоевало Кавказ? Кого благодарить? Кому воздать славу? Так вот, славу, милостивые государи и государыни, следует воздать прежде всего великому чувству русского самоотвержения! Вот оно-то и завоевало Кавказ!
Худая эксцентричная баронесса Николаи пронзительно воскликнула:
— Кавказскому воинству слава!
— Слава!
— Браво!
— Виват!
И вновь гром дружных аплодисментов.
— Когда император Александр I покровом своей порфиры прикрыл обнаженную и измученную Грузию, он от имени России дал обет самоотверженного заступничества. Вот с того дня русское воинство в течение шестидесяти лет оправдывало царское слово, — продолжал вошедший в патриотический раж оратор. — С того дня русская кровь лилась непрерывно по кавказским долинам, кавказским рекам, кавказским ущельям. Там шли поколения героев, там шли героические битвы. Там слагалась славная летопись молодецких подвигов, кавказская Илиада, еще ожидающая и своего Гомера, и своего песнопения. А в горном безмолвии осталось много безвестных жертв, много людей, имена коих и заслуги известны одному только Богу. Но все они, прославленные и безвестные, имеют равное право на нашу глубочайшую благодарность. Ибо там все — от простого обозного солдата до самого наследника Российского престола — храбро бросались вперед, не думая об опасности! Впереди них было российское знамя, сзади на них смотрела вся Россия!
Лица сидящих за столом светились гордостью.
— В этом навеки достославном исходе шестидесятилетнего побоища нельзя не видеть, милостивые государи и государыни, глубоко знаменательного урока не только для нас, русских, но и для всего человечества. Здесь проявились наше единство, наше сознание долга, наша дальновидность, наша способность к подвигам и упорство в достижении цели. Вот явный, несомненный смысл, вот окончательный вывод из взятия Кавказа. Вот поучение, завещанное нам Кавказской войной. Недаром поэт сказал:
И ты, Ермолов незабвенный,
России — слава, горцам — страх,
Чье имя, как завет священный,
Штыками врезано в горах…
Вся горная цепь, где еще недавно раздавались выстрелы, теперь умолкла. Но она навсегда останется исполинским памятником русскому самоотвержению, и, глядя на него, любой путник, пораженный его величием, невольно скажет, призадумавшись:
"Здесь жили, здесь дрались, здесь положили свои головы сотни тысяч русских, честно исполнивших свою обязанность". Памятник, достойный подвига! Этому памятнику издали поклонится вся Россия и повторит с нами: "Вечная благодарность наставникам!
Вечная благодарность всей русской земли сынам — и знаменитым, и безвестным, которые оправдали слово царское, которые не постыдились имени русского. Вечная память Кавказской войне!"
Под гром аплодисментов Соллогуб отпил глоток из бокала.
— Этими словами можно было бы заключить и речь мою на данном ежегодном собрании. Но в нашем кругу проглянуло, как слышал я, мнение, что раз война окончена, то, вроде бы, и нет нам уже более смысла собираться на нашу кавказскую годовщину. По их мнению, сегодня следовало бы нам в последний раз сойтись всем вместе, проститься с былой жизнью и затем разойтись молча порознь, как расходятся после погребения испытанного старого друга. Против такого решения, милостивые государи и государыни, нельзя не возвысить голоса. Да, Кавказская война окончена! Но она не окончилась ни в сердцах наших, ни на самом Кавказе. Кавказский крест, многими вами заслуженный, не напоминает ли он вам, что вы были знаменосцами святой хоругви, рыцарскими поборниками двух начал: долга и самоотвержения.
А потому, не расходиться должно теперь кавказским крестоносцам, а еще теснее сблизиться, соединиться, сомкнуться людям, которые ищут, где их долг, и понимают, что такое самоотвержение. В минуту общего похода к духовному завоеванию знающие тайну победы не имеют права скрываться. Кому не ясно, что вся Азия ожидает того, чтобы Россия скорее заврачевала свои язвы и просветила их разум? Кому не ясно, что вся Азия уже прислушивается к голосу просвещения? Кто знает, а не была ли Кавказская война лишь вступительным словом к оживлению изнывающего Востока. И как христианство озарило просвещением нас, так и мы, в свою очередь, должны просвещением осветить Восток. Неужели перед такой картиной, перед такой будущностью, перед еще не до конца исполненным долгом мы разойдемся и скажем, что мы уже более не кавказцы? Нет! Такого быть не может. Все мы по разным стезям, но хоть раз в год будем сходиться на это подворье в ознаменование того, что мы служим новому кавказскому делу и свято исполняем заповедь кавказского креста!