покончим с царскими войсками — прогоним и Шамиля, ведь он не свой.
Шамиль принял предложение с радостью. Он уже давно вынашивал мечту возглавить столь воинственный народ. Теперь у него появилась возможность отомстить и царским генералам, которые разбили его наголову, и некоторым своим землякам, бросившим его в трудный час и перешедшим на сторону врагов.
Царские войска терпели в Чечне крупные поражения. Здесь с каждым годом все ярче и ярче сияла звезда Шамиля. Пришла пора покорять свои собственные дагестанские общины.
Преследуя тонкий расчет, Шамиль всячески поощрял чеченцев, подчеркивал их численное превосходство, воинственность, героическое прошлое, и тем самым возбуждал и разжигал в них честолюбие и этнический национализм.
Когда Шамиль стал повелителем и Чечни, и Дагестана, он тут же почувствовал опасность со стороны чеченцев. Поэтому он прилагал все усилия, чтобы разрушить их родоплеменные связи и взамен адатов упорно насаждал среди них шариат, что позволяло ему укрепить здесь свою абсолютную власть. Скоро от руки кровников и в боях погибли наиболее авторитетные и просвещенные чеченские предводители: Джават-хан. Умха, Шоип-Мулла, Соиб, Саид-Мулла, Эльдар, Ших-Абдулла, Оздамир.
К закубанским горцам отправились Магомед-Гирей, Магомед-Хаджи, Сулейман-Мулла, Магомед-Эмин. Только в 1847 году, после гибели одних и изоляции других, Шамиль осмелился объявить свое право на передачу власти по наследству. Но этому воспротивились Хаджи-Мурат и чеченские наибы.
Хотя Чечня была продовольственной базой и главным источником военной силы армии Шамиля, а чеченские наибы составляли наиболее преданную часть его генералитета, политический и идеологический аппарат имамата состоял из дагестанских наибов и дагестанского духовенства.
С конца сороковых годов в верхах имамата сложились своеобразные "политические партии", которые были настроены не только друг против друга, но и против самого Шамиля. Эти партии объединили представителей султанских и бекских фамилий, а лидерами их стали Даниэл-бек Елисуйский, Кибит-Магома Каратинский и Хаджи-Мурат Хунзахский. К партии Даниэл-бека примыкал его зять, сын Шамиля, Гази-Магома. Правда, он чаще всего был занят тем, что мирил отца и тестя.
Каждый из лидеров преследовал свои цели и вел тайные переговоры с царскими генералами, пытаясь даже путем предательства возвратить себе привилегированное положение.
Даниэл-бек, например, надеялся вернуть Елисуйский султанат и чин генерал-майора. Хаджи-Мурат стремился выкупить у царя Аварское ханство, Кибит-Магома жаждал имамства.
Чеченские же наибы в придворных интригах и антишамилевских заговорах не участвовали. Если Даниэл-бек, Хаджи-Мурат и другие надеялись выторговать у царского правительства прежние привилегии, то у чеченских наибов подобных надежд не возникало. Ведь все чеченские наибы возвышались не по сословному положению и богатству, а благодаря личной отваге.
Так что примирение с царским правительством для них означало потерю всего, без приобретения чего-либо. Тем не менее, именно их-то Шамиль и боялся больше всего. Точнее, он вообще боялся чеченцев; ему внушали опасения их численность, их независимость от других народов, потенциальные возможности их края, их политические и экономические силы. Понимал Шамиль и то, что чеченцы будут до последнего бороться с царскими колонизаторами за свою самостоятельность, и если уж им придется решать вопрос о выборе наименьшего зла при примирении, то, наверняка, этим меньшим злом он, Шамиль, никак не станет.
Истребительная война, навязанная русским правительством, и его антинародная национальная политика привели к тому, что в последние годы имамата между издревле братскими народами Чечни и Дагестана, которые веками поддерживали друг друга в борьбе против чужеземцев, родилось недоверие.
Враг торжествовал!
* * *
В распахнутое окно, пробиваясь сквозь густую листву, вползали багряные отблески заходящего солнца. К вечеру город словно пробудился от дневной дремы, зашумел, загудел, заволновался.
В комнате было слышно, как спутники Кундухова о чем-то спорили между собой на своем отрывистом гортанном языке, переговаривались с солдатами, временами их голоса прерывались громким смехом.
Оба генерала не прислушивались к жизни улицы: каждый думал о своем.
— Итак, — чуть подавшись вперед, нарушил затянувшееся молчание Лорис-Меликов, — будем считать, что экскурс в историческое прошлое завершен. Но, дорогой Муса Алхазович, ведь не ради прошлого вы нанесли мне визит. Ну-те-с, что у вас на душе и в сердце, выкладывайте.