Александр Семенович считал себя человеком незаметным и бессильным что-либо изменить. Хотя некоторые его родственники и занимали высокие посты в правительстве, сам он по воле судьбы и характера всегда ютился на задворках. Александр Семенович сам изъявил желание служить в "жалкой Сибири", будучи в душе якобинцем, он, тем не менее, вынужден был выполнять приказы. А потому штабс-капитан Зеленый постоянно чувствовал себя охотничьей собакой, которую безжалостный и хитрый хозяин пустил по следу нужного ему зверя. И зверя весьма опасного.
"Что поделаешь, — с горечью думал Александр Семенович. — Раз надо, то мы и пострадать готовы ради России. Пусть себе высокопоставленные сановники набивают ненасытную утробу царскими подарками. Преподнес вон царь своему генерал-адъютанту князю Святополк-Мирскому подарок в две тысячи триста шестьдесят семь десятин лучшей земли Кутаисской губернии. За какие такие воинские подвиги? Во многих уголках Азии и Европы проливают кровь русские солдаты, но ведут их не святополк-мирские, а такие же простые офицеры, как и я…
Значит, так устроен мир. Так предписано свыше".
Занятый подобными мыслями Александр Семенович отодвинул от себя бумагу, бросил на стол карандаш и подошел к окну. Небо заволокло тучами, холодный туман стлался по земле. Неуютно и мрачно. И оттого стало еще тоскливее и горше на душе.
С первого же дня пребывания чеченцев в Турции у него возникли разногласия с местными и центральными властями. Через русских консулов, находящихся в Трапезунде и Эрзеруме, Зеленый узнал, что в нарушение договора между двумя правительствами турки решили поселить чеченцев в Ванском пашалыке[100]. Удивленный и обеспокоенный полученными сведениями Александр Семенович немедленно заявил генералу Нусрет-паше о допускаемых нарушениях договора. Но тот никак не отреагировал на демарш штабс-капитана.
— Господин комиссар, вы что, принимаете меня за дурака? Разве бы я взялся своей волей решать столь серьезные вопросы? В инструкции же, данной мне моим правительством, местопребыванием чеченцев указаны Битлис, Муш, Гинджа, Карпут, Эрзиган и этот самый Ван, — сказал он весьма спокойно.
— Но я тоже имею инструкцию моего правительства, — Зеленого сильно задел тон турецкого генерала. — И в письме посланника Российской империи генерала Игнатьева Главному штабу Кавказской армии весьма определенно сказано, что по соглашению с вашим правительством чеченцы никак не должны быть водворены в местах к востоку от Диарбекира и Эрзинджака. Поэтому я решительно протестую.
— Сожалею, что мои действия для вас столь неприятны, но ничем не могу помочь, — Нусрет-паша артистически развел руками. — Я тоже вынужден скрупулезно и точно выполнять данные мне инструкции, где Ван и Муш указаны как места поселения чеченцев в ряду других аналогичных мест. Потому я уже сделал распоряжение об отводе там земель, на которые направляется более полутора тысяч чеченских семейств. В Ванском пашалыке мы построили им хорошие дома. Других горцев поселят в сторону Карпута, а в Диарбекире их располагать никак нельзя. Однако чтобы не нарушить наши с вами добрые отношения, я сделаю запрос из Эрзерума в Константинополь по разъяснению всех этих мелких недоразумений.
Александр Семенович приободрился: сказанное генералом походило на уступку.
— Кроме того, — бросился штабс-капитан в новую атаку, — я должен предупредить, что до сих пор ни одна партия переселенцев так и не перешла за Эрзерум. Направьте новые партии в Карпут, а не к Мушу и Вану. Я это говорю, дабы избежать недоразумений в дальнейшем.
— Хорошо, хорошо, господин комиссар. Пока я не получу из Стамбула новых инструкций, я не направлю ни одной партии к Мушу или Вану.
На второй день после этого разговора Зеленый вручил Нусрет-паше письменный протест. Быстрый ответ, полученный от генерала, его немало удивил. Нусрет-паша писал, что все без исключения чеченцы будут поселены в Ване и Муше.
О направлении первых партий к Карпуту и о получении новых инструкций от Порты даже не упоминалось. Зато в письме было прямо сказано, что размещение чеченцев за Диарбекиром или Эрзинганом приведет к их гибели.