Кончив говорить, Маккал облизнул пересохшие губы. Видно было, как нелегки были ему воспоминания. Лицо его напряглось и побледнело, у виска вздулась вена. Александр Семенович налил из графина воды в хрустальный стакан и подал ему. Сделав несколько глотков, Маккал продолжил:
— Люди не хотят идти туда за своей погибелью, господин офицер.
Они совершили огромную ошибку, поверив специально распространенным лживым слухам. За Диарбекиром переселенцев ждет голодная смерть. То же самое и у Муша. Который месяц мы стоим там. Под палящим зноем, под проливными дождями.
Надвигается осень. За ней последует суровая зима. А у нас над головой нет крыши, нет одежды, нет хлеба. Пользуясь столь тяжелым положением, турки предложили нам стать наемниками.
Если мы дадим согласие, они нам обещают золотые горы. Но чеченцы не хотят становиться наемными убийцами. Если бы нам разрешили поселиться вокруг Муша, Вана и Карса, к весне, с Божьей помощью, мы бы что-нибудь придумали. Но говорят, ваш царь против. Неделю назад в Муш с тремя тысячами войск прибыл Эмин-паша. Встретился с нами, предупредив, что если мы не уйдем оттуда добром, то он нас заставит сделать это силой. И дал неделю на раздумья. Люди поклялись умереть, но не сделают ни одного шагу на запад. Отпущенный нам срок истекает сегодня.
Если не нынче, то завтра-послезавтра польется кровь. Умереть готовы все: и женщины, и стар, и млад. Что нам делать, господин офицер? Как поступить? В чьих руках наша жизнь? С этими словами Маккал вынул из нагрудного кармана лист бумаги и протянул его Зеленому. Тот повертел листок в руках, но прочитать не смог — лист был исписан мелкой арабской вязью.
— О чем здесь идет речь?
— Тут вся наша боль, все наше горе. Или мы поселимся у Муша и Вана, или же вернемся назад, домой. Одно из двух.
Александр Семенович вышел из-за стола и минуты три в раздумье ходил по комнате. Гости молчали. В тишине раздавался только скрип начищенных до блеска офицерских сапог. Штабс-капитан непроизвольно ссутулился, словно огромная тяжесть легла на его плечи и не давала ему распрямиться. Он то останавливался, рассеянно глядя куда-то в угол, то ускорял шаги. Маккал и Арзу отлично понимали, что творилось в его душе. "Конечно, он человек честный, но что в его силах?" — думали оба, чувствуя, что сейчас, возможно, решается судьба многих тысяч людей.
Русскому офицеру излишне было объяснять всю трагичность сложившегося положения, что отчаявшийся человек готов пойти на любые крайности. Пусть все будет ясно, определенно, им не надо больше ни пустых обещаний, ни красивых слов.
— Как же мне помочь вам, друзья мои? — проговорил наконец Зеленый. — Все ваши требования вполне законны и чисто по-человечески оправданны. Но, — Александр Семенович развел руками, — лично я бессилен что-либо предпринять. Выполнять указания сверху — вот и вся моя власть. Решает Тифлис, я же исполнитель его воли.
— Мы просим вас, господин офицер, отошлите вот эту бумагу в Тифлис, — обратился молчавший до сих пор Арзу. — Может, узнав о нашей беде, там и помогут нам.
Александр Семенович невесело рассмеялся и покачал головой.
— Они там не хуже вашего осведомлены о ситуации. Я самолично писал туда дважды.
— И что они вам ответили?
— Нельзя, мол, нарушать договор…
— Не верю, — покачал головой Арзу — Не верю, такого не может быть. Как бросить на гибель столько людей? Договор — договором, но люди-то при чем? Разве у властей в Тифлисе нет жалости? Ведь они обрекают всех нас на верную смерть. Если сардар прочтет нашу бумагу, неужели не дрогнет его сердце? О Аллах!
Александр Семенович тяжело опустился в кресло и сидел молча, задумчиво постукивая пальцами по столу. Взгляд его вновь остановился на бумаге. Он взял ее, растерянно вглядываясь в чужие, незнакомые буквы.
— Как бы долго мы ни говорили здесь, что бы мы ни предлагали, — промолвил он наконец, — никак делу не поможешь. Я еще раз повторяю, что это, к сожалению, не в моих силах. Я всем сердцем сочувствую вам и сделал бы все возможное, что могло бы хоть как-то облегчить вашу участь. Но, увы. Я слишком маленький человек, чиновник…
— Что вы посоветуете нам делать?
Офицер пожал плечами. Он очутился в крайне нелепом и двусмысленном положении: два чеченца видели в нем своего спасителя, он же только разводил руками. Если их сейчас чем-то обнадежить? Это значит вновь обмануть их.