"Нет сомнения, что мелкие владельцы скорее могут быть покорены обещанными им выгодами, — жаловался он императору. — Но покорение вольных племен, ни от какой власти не зависящих, представляется большой трудностью. Одна лишь мысль — лишиться дикой вольности и быть под властью русского коменданта — приводит их в исступленное бешенство".
Да, у проконсула Кавказа Алексея Петровича Ермолова была поистине мудрая голова. Жаль только, что государь отозвал его, сделав вдобавок ему выговор за чрезмерную жестокость, а то бы он своей беспощадной рукой давным-давно смирил бы проклятую Чечню.
Евдокимову в Кубанской области повезло. Прижал он горцев к морю. Михаилу Тариэловичу вспоминались лицемерные строки из донесения Евдокимова на имя наместника: "Задача кавказской армии идет к концу. Горцы, согнанные нами на узкую полоску вдоль моря, при дальнейшем наступлении наших войск окажутся в безвыходном положении. Немногие из них захотят оставить величественную природу родного края, переселиться в прикубанскую степь. Поэтому наше человеколюбие и желание облегчить задачу нашей армии заставляют нас открыть им другой путь: переселение в Турцию".
Прочитав эти строки, кавказское начальство прониклось жалостью к горцам.
Всякое противодействие намерению горцев удалиться из Отечества, — сказал тогда исполнявший обязанности наместника князь Орбелиани, — при том крайнем положении, в которое они поставлены действиями наших войск, было бы по отношению к ним только излишней жестокостью. Надо графу Евдокимову позволить горцам переселиться в Турцию. Не знаю только, как эта многотысячная масса переправится за море?
Выход нашел начальник Главного штаба Карцов:
— Поскольку переселение проходит согласно нашим видам и может ускорить окончательное покорение и колонизацию всего Кавказа, мы должны всеми средствами облегчить им выселение. Думаю, не стоит препятствовать турецким судам приставать к любому пункту берега, населенного горцами, а также не останавливать их, если на обратном пути они будут забирать переселенцев.
— Но не кажется ли вам, Александр Петрович, что одних турецких судов будет недостаточно?
— Подключим суда нашего торгового и военного флота.
А может, и западные державы помогут.
— Вполне возможно, — согласился Григорий Дмитриевич. — Ведь они не меньше нашего заинтересованы в этом.
К счастью Евдокимова, все складывалось как нельзя лучше. Не только турки, но и англичане, французы, итальянцы и греки предоставили свои суда. Живыми ли, мертвыми ли, но Евдокимов удалил полмиллиона горцев! А он, Михаил Тариэлович, не может отправить за кордон даже и двадцати тысяч чеченцев.
Нет, везет Николаю Ивановичу! Поистине, он родился под счастливой звездой. Сын фейерверкера, рядовой солдат, затем Койсубулинский пристав, человек малограмотный, но хорошо знающий обычаи, быт горцев, он быстро сделал карьеру, дослужился до генеральского чина и графского титула.
Конечно, царь потому и отмечал Евдокимова. Когда войска не смогли силой оружия сломить сопротивление горцев, Николай Иванович с еще большей жестокостью возобновил всеми забытую ермоловскую военную тактику. Алексей Петрович работал в Чечне топором, а Евдокимов — огнем. Сначала делая набеги, а потом, шаг за шагом продвигаясь все дальше в глубь Чечни, он сжигал все, что попадалось ему на пути, — аулы, сады, леса… Если что-то мешало угнать скот, то его просто истреблял.
Девиз Евдокимова "выкурить горцев" стал такой же программой, как некогда девиз Ермолова "вырубить леса".
— Не вступайте с чеченцами в бой, — наставлял Евдокимов своих офицеров, — наоборот, избегайте этого. Уничтожьте аулы, леса, зерно, урожай, пастбища, скот и отступите. Голод и холод рано или поздно заставят их сдаться. Огонь, огонь и еще раз огонь!
В последние годы войны Евдокимов все больше внимания уделял лазутчикам. Он разработал систему оплаты предательства:
столько-то за информацию, столько-то за побег от имама, за выступление против имама, за нейтралитет, за сданную пушку…
Одним словом, граф Евдокимов создал для горцев своеобразную школу морального разложения. Что ж, графу удалось сделать в этом направлении определенные успехи. По словам Барятинского, граф был неплохим учителем, хотя и не без греха: нечистым на руку, да к тому же взяточником.