— Уже идешь?
— Да.
— Передай папе привет от меня.
— Да.
Алла точно знала, что не передаст: они с отцом никогда о матери не вспоминали.
— Да, чуть не забыла! Я хочу пианино продать. Ты спроси папу, как он смотрит.
— Спрошу, если хочешь. — Алла знала, что не спросит. — Только зачем?
— Его пианино, он купил, тебя учить хотел. И вообще без мужчины такие дела не делаются. Ты спроси, какую цену потребовать, а то меня в два счета обведут: увидят, что женщина.
— Можно оценщика позвать.
— Если тебе трудно, то и не спрашивай!
— Мне нетрудно.
— Ну иди, иди, опоздаешь. Желаю весело время провести… Аппарат возьмешь?
Алла хорошо фотографировала, на выставках во Дворце пионеров выставлялась.
— Возьму.
— Сними его получше, ладно? В профиль, я особенно люблю в профиль.
Когда Алла вышла на платформу, на «московском времени» светилось «08.09» — шесть минут оставалось. Как всегда, было немноголюдно и чинно: дежурный в красной фуражке разговаривал с несколькими железнодорожниками, прогуливались два-три милиционера, с достоинством ожидали культурного вида встречающие. За три минуты стали подтягиваться носильщики.
На «московском времени» только выскочила тринадцатая минута, а «Стрела» уже показалась у конца платформы. Она подкатывалась медленно и бесшумно. Алла не могла отвести глаз от темно-красных вагонов: они выглядели роскошно.
Алла не знала номера вагона и потому ждала у третьего: первые три в «Стреле» — жесткие, а отец ездил в мягком, м е ж д у н а р о д н о м, как говорила мама.
Мимо шел поток приезжих — почти все мужчины, почти все в рубашках с галстуками. Алла была им по грудь или по плечи, она боялась пропустить, боялась остаться незамеченной, перед глазами мелькали галстуки и подбородки — и она увидела отца, когда тот уже шел улыбаясь прямо на нее.
— Папа!
— Чертик!
Он обнял ее за талию и крепко поцеловал наполовину в щеку, наполовину в губы. А она растерялась, не успела поцеловать сразу, а потом уже было неуместно. И не объяснять же, что она очень хотела поцеловать, да прозевала момент.
— Ну как она?
Подразумевалась она — жизнь.
— Ты же знаешь: аттестат на носу.
— Страшно?
— Как подумаю спокойно, так и не боюсь: ведь знаю же. А все-таки боюсь.
— Диалектика у тебя на высоте. Ну, а кроме школы?
Как трудно всегда разговаривать с отцом! «Кроме школы». Он же ничего о ней не знает! И не может знать, потому что и в школе и «кроме школы» она каждую минуту чувствует свое одиночество без него, но сказать этого нельзя. А что тогда можно? Что она уже целый год ходит в театры и в гости с Сашей Менделеевым? Тоже нельзя. Потому что ни о чем т а к о м она не может говорить с отцом, не может, раз он никогда не заговаривает сам ни о маме и о том, что у них произошло, ни о жизни в теперешней семье. Если бы заговорил, исчезла бы запретность темы — тогда бы словно рухнула между ними стеклянная стена и они могли бы говорить обо всем. А так… Не рассказывать же, что вчера встретила Таньку с новой прической, об этом можно говорить, если видишься каждый день.
— Кроме школы фотографирую, как всегда. Я тебе недавно посылала несколько снимков.
— Мне понравилось кое-что: мост на закате, двор сверху. Аппарат у тебя хороший?
«ФЭД» у нее был старый, разболтанный, да и многие сильные объективы к нему не подходили. Алле очень хотелось «Зоркий-11» или «Зенит-5». И стоило сказать: «Плохой аппарат» — ко дню рождения был бы «Зоркий-11». Но вышло бы, что она попросила подарок, что она любит отца ради подарков.
— Вот он: обычный «ФЭД». Вполне работает. Сниму тебя сегодня.
Пусть сам догадывается, если хочет.
Пауза. Алла торопливо придумывала, что бы еще рассказать.
— А я из Ташкента недавно, — без всякой связи сказал отец. — Грандиозный плов нам был выдан! Главный конструктор зазвал к себе, переоделся в восточное и самолично пошел резать барашка.
— Я тоже люблю плов… Ты на один день приехал?
— Да. Завтра технический совет в министерстве.
Они подошли к «Европейской». В киоске около гостиницы отец купил «Юманите». Он еще и по-английски умел, и по-польски!
Гостиница была как бы продолжением «Стрелы». У подъезда стояли длинные финские автобусы, в холл сносили мягкие заграничные чемоданы. А Алла никогда дальше Зеленогорска не отъезжала.