— Как ваша голова?
— Болит, доктор. Немного меньше, но болит.
«Немного меньше» — это он оправдывается: ему уже самому неудобно, что лечат его изо всех сил, а он не поддается.
— Пробовал с такой головой заниматься — ничего не лезет.
Головная боль тем плоха, что ничем снаружи не проявляется. Приходится брать на веру. И совестливые люди иногда стесняются на головную боль жаловаться: боятся выглядеть симулянтами.
— До гриппа вы головными болями страдали?
— Нет.
— Знаете что, проконсультирую-ка я вас у невропатолога.
Сказал — и гора с плеч. Невропатологи тоже с такими болями плохо справляются, но это их дело в конце концов. Пусть помучаются.
В предбаннике кто-то захлебывался кашлем.
— Значит, решено, — торжествовал я, — продлеваю вам на два дня справку, а послезавтра придете прямо к невропатологу.
Вообще-то я не люблю таким образом отделываться от больных — вероятно, по молодости: ведь, отправляя на консультацию, я как бы расписываюсь в своем бессилии. Может быть, это я под свою гордыню теоретическую базу подвожу, но я убежден: врач не должен признаваться больному в своем — увы, частом! — бессилии. Но еще хуже долго лечить без результата…
— Только послезавтра к невропатологу?
Надеется, что невропатолог ему с ходу поможет.
— Раньше нет номерков. Ну а пока попробую вам еще что-нибудь придумать.
— Может, ему цитрамону попить? — предложила Антонина Ивановна.
После недели головной боли прописывать цитрамон, который во всех аптеках без рецепта, было бы несолидно. И вообще, Антонина Ивановна поступила нетактично, пытаясь подсказать мне в сложном случае, да еще при больном.
— Дайте бланк, Антонина Ивановна.
Если я сам берусь за рецепт, значит, предстоит редкая пропись. Только вот что прописать? Почти все уже испробовано, а раздумывать некогда: за дверями еще человек пятьдесят. Сочинил микстуру из брома, люминала и кофеина типа бехтеревской. Не повредит наверняка.
— Пейте вот это по три столовых ложки в день.
— До еды или после?
Черт знает! Никакой разницы.
— Пейте после.
— Спасибо.
— Зинаида Павловна, заходите!
Талышева вошла, села и грустно улыбнулась, показывая, что прощает и не сердится. На градуснике оказалось тридцать семь и четыре.
— Пока сидела с термометром, еще хуже меня здесь обкашляли.
В предбаннике, как будто в подтверждение, раздался новый взрыв кашля.
— Что ж, разденьтесь, я вас послушаю.
— Доктор, вы хотите от меня отделаться, я вижу, но я вам все-таки покажу ноги.
В таких случаях надо быть неумолимым: мы, слава богу, не в тайге, где один фельдшер на сто километров, мы в благоустроенной поликлинике, наполненной всевозможными специалистами, и я, терапевт, даже слушать не должен ни о каком варикозе, тем более когда у меня такая очередь за дверью. Но участковый терапевт — прямой наследник универсального земского врача, и мне трудно бывает отказать в просьбе о помощи.
Я промедлил только секунду — Талышева уже спускала чулки.
— Ах, доктор, если бы мне только предложили на выбор, я бы даже на рак поменяла, честное слово! Тот хоть внутри, не видно. Вы не представляете, что это значит для женщины. Для меня зима — праздник, хожу, как все, в шерстяных чулках. А летом даже дочка спрашивает: «Мама, почему у тебя ноги непрозрачные?» С мужем иду, все кажется — он от встречных капронов глаз не отрывает. Юг раньше любила, Черное море… Она привычно, как бы даже равнодушно плакала, а я смотрел на изуродованные, перевитые синими узлами ноги молодой женщины. Я привык к страданиям, скрытым и явным уродствам, поэтому не отвернулся. Зрелище было грустным: хирурги тоже трофические язвы только лечат — вылечивают же редко. Оставалось только посочувствовать, но!..
Есть у меня знакомая, женщина весьма порывистая, так вот она мне рассказала, что какая-то ее дальняя родственница много лет мучилась такой же язвой, даже на лекциях ее студентам показывали как пример неизлечимости, — и вдруг один врач ее вылечил. Но врач этот, к сожалению, вскоре умер, не успев официально опубликовать свой метод… Есть что-то парадоксальное, когда врач скоропостижно умирает в сорок три года, что-то подрывающее самую идею медицины: если уж врач не может быть совсем бессмертным (что, если вдуматься, было бы только естественным), он должен по крайней мере доживать до глубокой старости и угасать, полностью исчерпав запас жизненных сил… Так вот этот врач скоропостижно умер — и это в какой-то мере заставляет меня скептически отнестись к его методу, — но что, если все-таки попробовать? Знакомая называла мне лекарство, которым он сотворил свое чудо. Но вот вопрос: могу ли я применить средство, о котором слышал из третьих и притом немедицинских уст? Могу я своей увлекающейся знакомой поверить или нет? Что мне сейчас с Талышевой делать?! Нет-нет, чужая поликлиника, где я недолгий гость — не место для экспериментов.