И, вместо того чтобы укусить, Серый Волк мирно отступил за простыню.
Антонина Ивановна шепнула мне:
— Даст бог, не нашего участка — сразу спроважу.
Но оказалось, что Степан Михайлович Добин нашего участка. Он снова вошел, сел и посмотрел на меня такими грустными собачьими глазами, что я вдруг сразу почувствовал к нему нежность. О такой внезапной любви — не к мужчине или женщине, а к человеку — писал Уитмен.
Я осматривал его тогда долго, велел даже Антонине Ивановне смерить давление, без всякой на то медицинской надобности, — просто чтобы он почувствовал, что к нему здесь внимательно относятся, — я боялся, что вокруг него обычно образуется зона отчуждения из-за его торчащих зубов и странных интонаций.
И вот он пришел снова.
— Как себя чувствуете, Степан Михайлович?
— Н-неплохо.
— Жалуетесь на что-нибудь?
— Н-нет. В с-сердце только к-колет.
Он просто не мог не повышать голос — такая уж у него природная интонация.
— Раньше когда-нибудь кололо?
— Ч-часто. Я с этим и р-работаю.
— Кем вы работаете?
— Ис-спытат-телем р-радиоап-паратуры.
Честно говоря, не ожидал.
— Физическая нагрузка у вас большая?
— Т-тяжелые п-приборы на с-стенды п-поднимаю.
— Кашляете?
— Немного.
— Голова болит?
— Н-не сильно.
Он-не просил подержать его еще дома, и поэтому мне не хотелось его выписывать? Да и чем я могу выразить свою — симпатию? Только продлением больничного.
— Разденьтесь, пожалуйста, Степан Михайлович, я вас послушаю.
Шум в коридоре усилился, открылась дверь, дамские каблучки простучали за простыней. Пришла коллега Муравлева. Вслед за ней вошли сразу несколько больных, слушать стало трудно. Насколько я мог разобрать, сердце звучало хорошо. Да ничего и не должно было выслушиваться: боли-то невротические. В легких тоже чисто. Я заглянул в бюллетень: Добин не работал уже пять дней.
Своей властью участковый может освободить от работы на шесть дней, если надо дольше — срок должна продлить ВКК. На русский это переводится как Врачебная Консультационная Комиссия. Основной показатель поликлиники (среди пропасти других!) — средняя длительность заболевания. Чем меньше длительность, тем лучше работа поликлиники в глазах горздрава.
Мы с моей заведующей Штурман, дамой толстой и добродушной, сработались хорошо: я в двух словах записываю в карточке, почему надо продлить лечение, и она ставит штамп ВКК. Так что я сам себе хозяин, просто стараюсь не злоупотреблять доверием — посылаю на ВКК в день не больше десяти-двенадцати карточек.
Так вот, другого я в таком состоянии без разговора выписал бы, но Добина я твердо решил долечить как следует.
— Придется вам еще три дня отдохнуть, Степан Михайлович.
— Это х-хорошо. Я еще не т-такой, как в-всегда. Д-да, еще не т-такой.
Чтобы Штурман не огорчалась, написал в карточке: «В легких жесткое дыхание с бронхиальным оттенком».
— До свидания, Степан Михайлович, приходите в субботу.
— До свидания.
Он улыбнулся, показав огромные зубы. Мне хотелось пожать его волосатую лапу, но доктора на приеме не жмут руки больным — негигиенично, что ли?
— Следующий к Бельцову!
Головная боль, ломота в теле, насморк, кашель — грипп.
Тетрациклин, микстура, эфедрин, бюллетень.
Болит голова, ломит спину, кашель, насморк — грипп.
— Следующий к Бельцову!
С независимым видом вошел высокий парень. Худой, прямо жердь, а не парень. Обычно у больных в лице ожидание, а этот весь в нетерпении и смотрит отчужденно: дескать, не по делу я.
— Садитесь. Фамилия ваша?
Я потянулся к стопе карточек.
— Чего там садиться! Мне только медкарту подписать. Для вербовки. Поляков я.
Таким я обычно подписываю без осмотра: и они довольны, и я время экономлю. Для порядка загляну в карточку — и до свиданья.
— Так-так… И куда едете? Надолго? — Я расспрашивал благодушно, рассеянно, просто чтобы не молчать, пока карточку листаю. Да и интересно все-таки, куда люди ездят, тем более мне самому через год распределяться.
— Да на Сахалин завербовался. Кооператив строю. Вот так квартира нужна!
Формалистом я не хотел показаться. Но все-таки два раза плевритом болел человек и лимфоциты в крови все время увеличены.
— Ну-ка, дайте я вас обстукаю.
— Доктор, вас там толпа больных ждет, а я как бык.
— Ну-ка раздевайтесь скорей, не оправдывайтесь.
Парень начал раздражаться:
— Ох и бюрократы здесь все! Мало того, что по два часа за одной подписью сидишь, так еще в науку играют!
— Какая от вас наука! — Я даже рукой махнул пренебрежительно. — Раздевайтесь и не разговаривайте.